…свирепый встречный ветер и жалящий снег в лицо при температуре -35° заставили нас остановиться, когда было пройдено всего 3 мили. Собаки совершенно отказывались идти. Мы разбили лагерь. Я, Энтрикин и Болдуин со спиртовой плиткой заняли маленькую многофункциональную палатку, тогда как остальные трое разместились в шелковой палатке. Собаки были привязаны как обычно… и после ужина мы легли спать. Около пяти часов утра я был разбужен стремительным порывом ветра, который теперь дул с такой силой, что если бы наша палатка не была цельной, соединенной с полом, на котором мы лежали, то можно было ожидать, что ее в любой момент унесет ветром.
Ветер, сопровождавший эту бурю, фактически не поддается описанию, и если бы члены отряда были одеты чуть хуже, то наружу выйти было бы невозможно. Впрочем, Болдуин проводил свои систематические наблюдения у саней, примерно в 100 футах от палатки, и поочередно с ним я приносил горячий чай и гороховый суп тем троим, кто находился в другой палатке, на расстоянии примерно 50 футов. На протяжении всего дня и всю следующую ночь сила ветра неуклонно возрастала до тех пор, пока наши голоса перестали быть слышны во второй палатке, даже когда мы кричали изо всех сил.
В четверг после полудня ветер ворвался в шелковую палатку, и, чтобы не задохнуться, ее жильцы вынуждены были любыми способами выбраться наружу и перейти в большую палатку. Во время этого перехода Дэвидсон отморозил себе пятку, а Кларк – палец на ноге и три пальца на руках. Как только они оказались в безопасности в нашей палатке, Энтрикин уступил свой мешок Кларку. Я отдал свои спальные брюки из оленьей шкуры Дэвидсону, а доктор свернулся калачиком у большого мешка. Осталось немного места между шестом и входом в палатку, где могли стоять мы с Энтрикином. Это место постоянно уменьшалось в размерах, потому что снег, несмотря на наши максимальные усилия, продолжал просачиваться через полог после того, как вошли парни. Какое-то время спустя места осталось только для одного из нас, и мы по очереди стояли, держась за шест, и периодически опускались на снежный занос, чтобы вздремнуть пару минут. За ночь мы несколько раз готовили чай, чтобы согреть и взбодрить ребят. Хлопанье палатки, оглушительный рев ветра и дьявольский свист пурги, а также визг и вой бедных собак создавали картину сущего ада, которую невозможно забыть.
Утешало лишь то, что благодаря качеству и покрою нашей меховой одежды никто из отряда серьезно не пострадал от холода, покуда мы были в палатке. Хотя сам я во время всей этой бури был без спального мешка или какого-либо иного покрывала, а только в походной одежде из оленьего меха, мне было тепло и уютно.
Рано утром в пятницу, 23 марта, ветер начал стихать, а в 7 часов я вышел, и увиденное зрелище повергло меня в уныние. Половина собак крепко вмерзла в снег – некоторые лапами, некоторые хвостами, а некоторые и тем, и тем. Две были мертвы, а все остальные находились в самом плачевном состоянии. В результате безжалостного ветра в их шерсть набилось множество льда и снега. Несколько собак смогли отвязаться и разорвали двойной спальный мешок и большую часть упряжи… Анемометр Болдуина, его барограф и термограф, которые в результате его изобретательности и настойчивости продолжали запись на протяжении всей бури, показали, что в течение 34 часов средняя скорость ветра составляла свыше 48 миль в час, средняя температура была около -50°, а минимальная – ниже -60°… С учетом того, что мы находились на высоте около 5000 футов над уровнем моря… можно считать, что эта
буря побила рекорд как самый суровый шторм, когда-либо встававший на пути арктических экспедиций[35] (выделено мной. – Д. Ш.).
