Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.

– Вам скучно, нет молодежи. Ну, я буду приглашать раз в неделю кого-нибудь из офицеров, и вы будете танцевать в розовом павильоне[79].

Она позвала Нарышкина и Ласунского и отдала им приказание, предлагая им выбрать офицеров. Мы после этого танцевали каждое воскресенье. Императрица была довольно строгая, но очень добрая, нисколько не педантка; она очень баловала нас, но рассердилась бы, если бы ей солгать. Она раз сказала мне: «Дитя мое, я люблю вашу искренность. Когда мне лгут – у меня такое чувство, что меня презирают, и я сама презираю тех, кто хочет обмануть меня»[80].

* * *

Бал у Лаваля. Скучно. Пушкин спросил меня:

– Почему Моден так ненавидит Зеленый Глаз[81]?

Я ответила:

– Потому, что он женился на княжне Репниной, вместо того чтобы жениться на одной из Моден; все мамаши были вне себя и очень завидовали княжне Репниной.

Пушкин рассмеялся и ответил:

– Правда, это важная причина!

Лаваль до такой степени близорук, что, провожая Государя, он не мог найти выхода и отвешивал поклоны перед половинкой двери. Государь сам взял его за руку и запретил спускаться вниз. Его Величество сошел уже с лестницы, а бедный Лаваль все еще кланялся. Все смеялись. Благовоспитанный Пушкин подошел к нему и привел его в залу. Лаваль громко сказал ему: «Vous êtes un homme de bonne compagnie, m-eur le poète» («Вы добрый друг, господин поэт» [фр.]. – Примеч. ред.).

Графиня Нессельроде рассказывала мне, что Мортемар[82] был поражен петербургским зубоскальством; он говорил ей, что у нас больше насмешничают, чем в Париже. На это Ночная Принцесса (кн. Голицына) сказала ему: «Значит, наши учителя нам принесли пользу, и мы делаем большую честь г. де Вольтеру».

Пригласила Великого Князя и Виельгорского на завтра, после вечера у Императрицы.

* * *

Вчера, когда я поднялась к себе с Alexandrine Эйлер, я застала m-lle Ninette, Сверчка и Асмодея; я и забыла позвать его, и его уведомил Пушкин. Они ждали меня терпеливо, так как болтали с Марьей Савельевной[83]. Плетнев привел своего упрямого хохла; прибыл и Великий Князь. Асмодей забыл своих «драконов» в карете и был очень остроумен и разговорчив. Марья Савельевна привела его в хорошее настроение; он утверждает, что моя дуэнья умна, как Сен-Симон, и чудесно знает дворцовый мир. Он зовет ее madame Carnuel[84] и советует ей писать мемуары. Она воспитывалась в коридорах Зимнего дворца и видела три царствования. Ее бабушка служила у Елизаветы Петровны, ее мать – у Императрицы Екатерины; сама она видела конец ее царствования, затем царствование Павла и покойного Государя. Чтобы поболтать с m-me Carnuel, мои друзья всегда приходят ко мне раньше, чем я поднимаюсь к себе. Она рассказывает им истории из доброго старого времени, зовет Потемкина «герой Тавриды», а Суворова «наш фельдмаршал» и знает сплетни за целые сто лет. Пушкин очень любит ее; она напоминает ему его старую няньку Арину. Он сказал мне: «Она никогда не видала другой деревни, кроме дворцовых садов, другой избы, кроме коттеджа, а все-таки от нее пахнет деревней».

* * *

Я представила хохла Великому Князю Михаилу; он был очень любезен и доволен вечером. Гоголь читал «Майскую ночь». Я была очень взволнована воспоминаниями о моей милой Малороссии. Я даже сказала Великому Князю, что желала бы, чтобы столица была в Киеве.

Гоголь читает очень хорошо, он оживляется, становится не таким неловким, смеется про себя, когда смешно; при чтении и акцент его пропадает.

Говорили о Малороссии, о гетманах. У Пушкина были целые взрывы остроумия. Когда он в ударе, это просто фейерверк. А его гомерический, заразительный смех! Во всем мире нет человека менее его рисующегося; это большая прелесть.

* * *

Императрица спросила меня: будут ли у меня сегодня вечером мои поэты? Я ответила, что у меня назначено чтение на понедельник и что они придут после вечера у Ее Величества. Государь высказал желание прийти. Я очень насмешила его. Он спросил меня: «А что вы скажете, если я приду?» Я ответила: «Что я скажу, Государь? Вам скажу спасибо за честь, а потом скажу Марье Савельевне: бегите в кофешенскую[85] и спросите зеленого чаю для Его Величества».

Он действительно пришел. Все мои гости были в сборе. Марья Савельевна прислуживала Государю, и он вспомнил, что знал ее мать, когда был ребенком; потом говорил с Пушкиным о его бедной Арине Родионовне[86]. Он был очень милостив к Гоголю, высказывал похвалы его дяде Трощинскому, его деятельности при Екатерине и при покойном Государе. Он разговаривал с ним о Малороссии, о гетманах, о Хмельницком и Скоропадском.

Сверчок был очень в духе; Асмодей – весел, добрый Жуковский – счастлив; Виельгорский болтал[87] for a wander (обо всем на свете [англ.]), Великий Князь был забавен.

Государь говорил о старых русских слугах и о стихах, где Пушкин упоминает о своей бабушке и старой няне. Государь попросил Пушкина прочесть их. Он прочел и, разумеется, очень плохо по своей привычке, в галоп. Государь заставил его повторить и сказал ему:

– Какие восхитительные, мелодичные стихи!

На это я заметила: