Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.

Я спросила об этом Великого Князя Михаила Павловича, который отвечал мне: «Само собою разумеется, как и всех других». Я передала это Пушкину. Он признался мне, что он всегда служил панихиду по декабристам в день именин их, но что не хочет говорить об этом, так как уверен, что его обвинили бы в желании выставлять напоказ свою религиозность, а это надо делать втихомолку. Я похвалила его за скромность.

* * *

На днях Его Величество говорил Пушкину о Сперанском, которого Пушкин не любит. Государь, по восшествии на престол, вновь приблизил его, но ненадолго. Пушкин сказал Государю, что Сперанский был, конечно, человек умный, но с понятиями XVIII столетия и идеолог.

– Это совершенно верно, – ответил Его Величество, – я ошибся относительно него.

Сперанский был женат на англичанке и пропитался протестантскими воззрениями.

Государь и Пушкин говорили об адмирале Мордвинове, которого Государь очень уважает, это человек с характером. Говорили также об адмирале Чичагове[126], человеке умном, но не представляющем собою выдающегося характера, Великий Князь сказал Пушкину:

– Ни брат, ни я – мы никогда не были под обаянием Аракчеева. К сожалению, Император Александр Павлович слишком много доверялся ему. Я помню, что старик Державин относился к нему недоверчиво.

Державин был честнейший человек и был прекрасным министром юстиции. Он не особенно высоко ставил Сперанского как законоведа. Вернувшись из ревизии, вызванной жалобою виленских евреев, Державин имел продолжительный разговор с покойным Государем. Дело это, может быть, отчасти было причиной немилости к графу Сперанскому. Немилость Государя к нему приписывали Аракчееву, а также Магницкому. Покойный Государь был очень скрытен. Он никогда не откровенничал, но нет сомнения, что с этого времени расположение его к гр. Сперанскому стало ослабевать, несмотря на все усилия кн. А.Н. Голицына. Впрочем, немилости содействовала и история с хлыстами. Это странное дело. Я слышала, что говорил об этом доктор Рюль г-же Ховен. Он рассказывал, что у них собрания бывали в старом Михайловском дворце, у г-жи Буксгевден, матери Татариновой[127]. Попов, секретарь кн. Алекс. Ник. Голицына, посещал одно время эти собрания вместе со Сперанским. Пушкин говорит, что его учитель Пилецкий принадлежал к этой секте, как и художник Боровиковский. Для людей образованных это просто безумие! К этой же секте принадлежали, между прочим, несколько придворных лакеев, даже священник, диакон, придворные певчие и дьячки. У г-жи Ховен была горничная хлыстовка, и, когда закрыли молельню купца Ненастьева и дочери его, она точно обезумела от гнева и проклинала всех. Лакей Попова сообщил митрополиту Серафиму о том, что дочь Попова[128] сидела под замком у Татариновой. Я видела эту Попову в Смольном, так как Императрица ее там приютила; она была в ужасно нервном состоянии. Рюль рассказывал, каким образом открыли правду. Государь находился вечером у Марии Феодоровны, когда ему доложили о приезде митрополита, от которого он узнал то, что сообщал лакей. Послали за полицеймейстером Горголи. Арендт, Рюль и камер-юнкера Императрицы Марии Феодоровны отправились в карете с Горголи. Окружили дом, находящийся невдалеке от 7-й версты[129], где дом умалишенных. Вошли и застали хлыстов на молитве. Две старшие дочери Попова были там. Спросили, где же младшая, и произвели в доме обыск. Она была заперта в погребе, полуживая от изнурения и до такой степени слабая, что опасались за ее жизнь. Ее отвезли в Смольный, где на другой день ее посетила Императрица. Она все рассказала, она ужасно боялась Татариновой. Говорят, что взгляд Татариновой приводил людей в оцепенение; Арендт и Рюль говорили, что она их магнетизировала. Она уверяла, что своим взглядом излечивала горбатых[130].

* * *