Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!

Думать так – глубочайшее заблуждение. Р. Шервуд с мастерством профессионального удачливого драматурга осветил проблему: «Мы, американцы, преклоняемся перед героями в гораздо большей степени, чем англичане или французы. Мы любим персонифицировать наши идеалы и цели…В нашем сознании глубоко укоренилось убеждение, что великий президент появится в «любое время, когда мы будем в нем нуждаться». В 1929–1933 годах постоянно и с опаской задавался вопрос: «Где он теперь?»

Вероятно, никакой драматург не мог бы лучше подготовить сцену для появления нового президента – или нового диктатора, или нового мессии, – чем та, какая была подготовлена для Франклина Рузвельта. Ирония заключается в том, что сцена была столь хорошо подготовлена для него не его друзьями или сторонниками, которые были тогда сравнительно незаметными людьми, но теми, кто впоследствии стал его злейшими врагами. Выражаясь языком актеров, Герберта Гувера можно было бы назвать плохим актером, после которого любой следующий актер показался бы превосходным. Рузвельт появился не на белом коне, а в кресле на колесах. Однако барабанный бой и раскаты грома, встретившие его, были определенно вагнеровскими, и это служило не только эмоциональным стимулом, но также предостережением о том, что может случиться с американской демократией, если окажется, что новый президент обладает какими-либо качествами Гитлера или хотя бы Хью Лонга»17.

Понимал ли это Франклин Д. Рузвельт? По-видимому, да. Говорят, что в марте 1933 года он заметил: «Если я окажусь плохим президентом, вероятно, я буду последним президентом…»18

«Сто дней»

I

День 4 марта 1933 г. выдался ветреным и холодным. Сильный северо-восточный ветер, низкие давящие тучи, дождь. Вашингтон выглядел мрачным. К полудню, к началу церемонии вступления в должность нового президента, около 100 тыс. человек собрались у Капитолия. Люди усеяли площадь, взобрались на крыши домов, некоторые вскарабкались на голые деревья, гнувшиеся от ветра. На всем лежала печать уныния. В толпе почти не разговаривали. Подняв воротники пальто, люди зябко ежились от холода. Молчаливыми квадратами стояли войска, выстроенные для парада. Командующий парадом генерал Д. Макартур приказал скрытно установить пулеметы в «стратегических пунктах» столицы.

Около полудня у выхода из Капитолия толпа оживилась, через нее, энергично работая локтями, пробирались новый вице-президент Гарнер, члены семьи Рузвельта, министры. В черном цилиндре вышел председатель Верховного суда Ч. Юз. Ему предстояло принять присягу президента. Он взобрался на трибуну, ветер нещадно трепал белую бороду и черную мантию старика. Проход от Капитолия к трибуне очистили. Ровно в двенадцать появился Ф. Рузвельт. Бледный, чрезвычайно серьезный, он медленно шел под руку с Джеймсом к трибуне. Раздались жидкие аплодисменты, редкие возгласы приветствия. Грохот встречного марша оркестра морской пехоты заглушил все. «Обстановку, сопровождавшую смену правительства в Соединенных Штатах, – писал А. Крок, – можно сравнить с атмосферой, царившей в осажденной столице во время войны».

Оркестр смолк. Юз громко и внятно прочитал присягу. Вместо обычного короткого «клянусь» ФДР повторил ее целиком слово в слово. Перед ним лежала старинная семейная Библия, привезенная из Гайд-парка. Она открыта на 13-й главе первого послания апостола Павла к коринфянам: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру так, что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я – ничто». Библия и пулеметы…

Присяга принята, и президент Соединенных Штатов Франклин Д. Рузвельт обратился с речью к народу. Громкоговорители разносили его размеренный и твердый голос по площади, а десятки миллионов американцев собрались у радиоприемников. «Сегодня день национального посвящения, – торжественно и сурово произнес Рузвельт. – Пришло время сказать правду, и всю правду… Единственное, чего нам следует бояться, – самого страха, безрассудного, безликого, неоправданного ужаса, который парализует необходимые усилия по превращению отступления в наступление». В энергичных выражениях президент обрушился на виновников кризиса – руководителей обмена товарами. Они «провалились из-за собственного упрямства, своей неспособности, признали свой провал и бежали… Они не имеют воображения, а когда его нет, народ погибает. Ростовщики бежали со своих высоких постов в храме нашей цивилизации». Первые аплодисменты.