Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!

Президент призвал действовать, и действовать быстро. «Мы должны идти вперед, как обученная и верная армия, готовые нести жертвы ради общей дисциплины, ибо без дисциплины невозможен прогресс, а никакое руководство не может быть эффективным». Он предупредил: если конгресс не примет необходимого законодательства, а кризис будет продолжаться, «я обращусь к конгрессу за единственным орудием для борьбы с кризисом – широкими полномочиями, столь же большими, какие бы потребовались нам в случае настоящей войны с вторгшимся врагом». Рузвельт драматически закончил свою речь: «Народ просил меня ввести дисциплину и указать путь под моим руководством. Народ сделал меня инструментом своей воли. Как дар я принимаю его… Мы смиренно просим благословения бога. Пусть он защитит каждого и всякого среди нас. И пусть он ведет меня в грядущие дни».

А. Крок написал: выражение лица ФДР было «столь мрачным, что казалось незнакомым даже давно знавшим его». Г. Стимсон пометил в дневнике: «Я был перепуган». Не зафиксирована реакция Люси Рутерферд, занимавшей почетное место на церемонии.

Рев кавалерийских труб, возвестивший о начале парада, последовал за речью президента. В радиоприемниках сигнал к прохождению войск прозвучал, как трубный глас. Американцы услышали голос вождя. По возвращении с церемонии в Белый дом газетчики окружили Элеонору Рузвельт, прося первую даму республики поделиться впечатлениями. «Было очень, очень торжественно и немножко страшно, – сказала она. – Собралась громадная толпа, и было ясно, что она готова сделать все, если только кто-нибудь подскажет ей, что делать». Фашистская печать Германии и Италии усмотрела в первой речи президента США новое доказательство бесполезности парламентаризма и демократии. Критиканствующий «Нью рипаблик» подчеркнул, что из сказанного Рузвельтом «наиболее ярко вырисовывается одно – преддверие диктатуры».

В день вступления в должность Ф. Рузвельт собрал членов назначенного им кабинета. Утро они посвятили молитве в церкви поблизости от Белого дома. Служил Э. Пибоди, приехавший из Гротона. В Овальном кабинете Белого дома их скопом привели к присяге. Рухнула еще одна традиция. Никогда раньше министры не присягали в Белом доме, да еще хором.

Кабинет Рузвельта был весьма разнородным, при подборе его ФДР жаждал, как объяснил он Херсту, сформировать «радикальное» правительство, «в нем не будет ни одного, кто бы знал дорогу на Уолл-стрит, 23 (резиденцию Моргана. – Н.Я.). Не будет ни одного, кто был бы связан каким-либо образом с магнатами США или с международными банкирами». Слова звучали громко и не очень искренне. Руководящим принципом подбора кабинета был FRBC – «за Рузвельта до конвента в Чикаго» (for Roosevelt before Chicago), то есть вознаграждались верные. Ни один из колебавшихся на конвенте не получил заметного поста.

Государственный секретарь – К. Хэлл. Изысканные манеры, приятный голос, постоянно опущенные глаза и внешняя мягкость старика скрывали за собой закаленного политического бойца. Хэлл был сторонником снижения тарифов и специалистом в области внешней торговли. Он мог послужить прекрасным связующим звеном с консервативными сенаторами. Хэлл провел многие годы в Капитолии, представляя в сенате штат Теннесси. Министр финансов – У. Вудин, глава крупной промышленной компании. Он долгие годы крупно финансировал демократическую партию, теперь расходы окупились сторицей. Вудин отлично подходил под категорию тех, кого ФДР бичевал как «ростовщиков» и «менял». И, конечно, он никогда не был радикалом. Д. Ропер, личный друг Рузвельта, получил портфель министра торговли. Эксцентричный Г. Уоллес, сын министра сельского хозяйства в республиканской администрации, сел в кресло отца. Несмотря на протесты руководства АФТ, Рузвельт впервые в американской истории назначил женщину в состав кабинета – Ф. Перкинс стала министром труда. ФДР просил Г. Икеса стать министром внутренних дел. Престарелый либерал из Чикаго удивился, Рузвельт заверил его: мы «говорим на одном языке вот уже двадцать лет». Дж Фарли стал министром почт.

Члены «мозгового треста» получили правительственные назначения: Р. Моли – заместителем государственного секретаря, Р. Тагвелл – заместителем министра сельского хозяйства, А. Берли сначала работал в финансовой корпорации реконструкции, а позднее стал заместителем государственного секретаря. Розенман, да и другие члены «мозгового треста» считали, что назначение их на административные посты – ошибка. Успех «мозгового треста» и был достигнут тем, что профессора работали вместе, свободные в мире идей и не связанные определенными должностями. Рузвельт превратил их в чиновников, не говоря уже о том, что непосредственные начальники Моли, Тагвелла и Берли с плохо скрытым раздражением смотрели на то, что их подчиненные имели свободный доступ к президенту.