Неизвестный шедевр Рембрандта

– Ты что, Линка! – перебил ее приятель. – Что ты несешь? Что мы, по-твоему, должны делать? Весь мир и так у наших ног! Посмотри вниз – видишь эти огни? Они принадлежат нам! Под нами лежит вся эта чертова Европа! Мы молодые, красивые, богатые… что нам еще нужно? Все завидуют нам! Все хотели бы жить, как мы – но куда им! Надо жить – и радоваться тому, что нам все доступно! Молодость пройдет, и нужно, чтобы было что вспомнить! Нужно все испытать, все попробовать, чтобы не жалеть потом об упущенном! Да что это с тобой сегодня?

– И правда, – она засмеялась, – что это со мной, шампанского перепила, наверно…

И снова замелькали бесконечные сногсшибательные вечеринки, безумные ночные гонки. Она помнит одну такую ночь.

Они мчались в новеньком красном «Феррари» через тихий ночной городок. Свет фар вырвал из темноты какого-то бюргера, который выгуливал свою бюргерскую собачку. Галина разглядела его лицо, на нем было выражение неприязни и раздражения.

На какое-то мгновение в ее душе снова возникло сомнение: правильно ли она живет? Может быть, это и не жизнь вовсе, а только призрак жизни, блестящий и шумный призрак, а настоящей жизнью живет вот этот бюргер, весь день проводящий в своей конторе, а поздно вечером выгуливающий собачку?

Но тут же она разглядела под слоем неприязни на лице бюргера глубоко упрятанную зависть и подумала, что приятель, несомненно, прав, что жизнь прекрасна, а если их кто-то не одобряет – то это исключительно от зависти.

Как-то, в небольшом городке на берегу Женевского озера, их машину остановил полицейский патруль. Их привезли в участок, составили протокол – превышение скорости, нарушение общественного порядка. Сперва ее приятель хорохорился, задирал нос, кричал на полицейских, но они воспринимали его истерику совершенно спокойно и пригрозили поместить буйного русского в «обезьянник», с бродягами и проститутками.

И тут Галин приятель сломался. Его как будто подменили. Он унижался перед полицейскими, умолял отпустить его, обещал большие деньги. Его губы тряслись, глаза стали жалкими и испуганными, как у побитой собаки.

Гале стало противно.

Скоро, правда, приехал адвокат, вытащил их, и приятель снова ожил, на его лицо вернулось привычное выражение самодовольства. Но Галя больше не хотела его видеть. У нее перед глазами снова и снова вставало его жалкое, перепуганное лицо, трясущиеся губы.

Митька был не такой. В этой компании он держался наособицу. Или это Галине так казалось тогда.

Он был сыном человека, чья фамилия часто мелькала в СМИ, но Митька никогда не упоминал про него. Отец его был женат вторым браком и жил в Москве, Митька же с тринадцати лет учился в Европе. С виду он ничем не отличался от мальчиков-мажоров – такой же красивый, мускулистый, спортивный. Однако довольно часто мелькало в его глазах выражение легкой насмешки, как будто знал он, что все, что они делают, – это ненастоящее, детские игрушки.

Он мало рассказывал о себе, Галина знала только, что он профессионально занимается яхтенным спортом. Иногда он исчезал из их компании ненадолго, и девчонки делали большие глаза и сплетничали, что у него роман с замужней дамой из самого-самого высшего общества, потому и нужно держать это в большой тайне, в противном случае будет международный скандал.

Как выяснилось впоследствии, Митька просто ездил навещать мать, которая тяжело болела и жила в маленьком, очень дорогом санатории в крошечном городке под Брюсселем. Он сам рассказал Галине об этом, когда они стали парой. И это склонило чашу весов в его пользу.

Вот чего не понимала она в своих друзьях – так это их отношений с родителями. Она, любимая папина дочка, очень любила семью. С мамой у них были хорошие, теплые отношения, но с отцом их связывало что-то такое…

«Мы с тобой одной крови…» – говорил он, и Галина знала, что он не шутит. Она уехала в Швейцарию по настоянию отца и сильно скучала по дому, по редким семейным ужинам, по воскресным прогулкам с отцом вдоль берега моря, по их откровенным беседам.

Она молчала про это, потому что не нашла бы понимания у своих новых друзей.

Все они относились к родителям либо равнодушно, либо с легким презрением и вспоминали о них, только если требовалось срочно получить дополнительную сумму денег, не оговоренную ранее. Родители также оплачивали их содержание и предпочитали поменьше общаться со своими отпрысками.

Митька ей нравился своим немного насмешливым отношением к окружающим, своей смелостью и отнюдь не безрассудством. Кто-то рассказывал, как яхта, которой он управлял, потерпела аварию в Адриатике и Митька плыл всю ночь один на спасательном плоту до тех пор, пока ему не встретился круизный лайнер.

Однажды на горной дороге в Альпах они увидели разбившуюся машину. Именно она обогнала их буквально двадцать минут назад. И вот теперь дорожное ограждение было сломано, и машина лежала внизу под обрывом. И дымилась. Митька велел Галине звонить в полицию, а сам полез вниз.

– Не надо! – Галина схватила его за руки, пытаясь удержать. – Она же взорвется!