Неизвестный Шекспир. Кто, если не он

И когда герцог отвечает: «И ты ее получишь», он объясняет, что это единственная вещь, которую он для себя желает; другие должны будут тогда изгнать из своей головы фантазию, будто он умен. Затем он говорит:

Свободу вы должны
Мне дать во всем, чтоб я, как вольный ветер,
Мог дуть на все, на что я захочу.
Попробуйте напялить на меня
Костюм шута, позвольте мне свободно
Все говорить, и я ручаюсь вам,
Что вычищу совсем желудок грязный
Испорченного мира, лишь бы он
С терпением глотал мое лекарство.

Здесь мы чувствуем настроение самого Шекспира. Голос этот принадлежит ему. Эти слова слишком велики для Жака, служащего здесь лишь рупором своему творцу. Или же можно сказать: в таких местах, как это, контуры его расширяются, и просвечивает Гамлет avant la lettre.

Когда герцог, в ответ на эту вспышку, отрицает за Жаком право исправлять и бичевать других, так как сам он был изрядный повеса, «чувственный, как животный инстинкт», то поэт, очевидно, себя самого защищает в реплике, которую вкладывает в уста своему молодому меланхолику:

Как, разве человек,
Тщеславие бранящий, этим самым
И личности отдельные бранит?
Тщеславие обширно ведь, как море,
И волны так вздымает высоко,
Что, наконец, не может удержаться
И падает. Когда я говорю,
Что многие из наших горожанок
Несметные сокровища несут
На недостойном теле — разве этим
На личность я указываю? Где
Та женщина, которая мне скажет,
Что именно о ней я говорил?

Это положительно предвосхищает самозащиту Гольберга в лице Филемона в «Счастливом кораблекрушении»; поэт, очевидно, опровергает общий предрассудок против его профессии. И подобно тому, как он пользуется Жаком в качестве поборника свободы, которой должна требовать поэзия, точно так же он делает его защитником непризнанного актерского сословия, вкладывая ему в уста грандиозную реплику о семи человеческих возрастах, реплику, которая по ассоциации с надписью, помещенной на театре «Глобус» под Геркулесом с земным шаром в руке — Totus Mundus agit histrionem (весь мир играет комедии), открывается следующими словами:

Мир — театр,
В нем женщины, мужчины, все — актеры.
У каждого есть вход и выход свой,
И человек один и тот же роли
Различные играет в пьесе…

Говорят, что Бен Джонсон в эпиграмме на надпись театра «Глобус» заметил, что если все только актеры, то каким же образом находятся зрители игры? Шекспиру приписывают эпиграмму с простым ответом, что все люди — и актеры, и зрители в одно и то же время. Перспектива жизни человека, открывающаяся взорам Жака, изложена изумительно метко и кратко: