Неизвестный солдат

Человек, ни слова не говоря, бросил сигарету, но один из сопровождающих вполголоса одернул Хиетанена:

– Думайте, что вы говорите, и смотрите, с кем говорите.

– Нет, нет. Замечание было справедливо. Я просто хотел проверить, как соблюдается запрет. Вы поступили совершенно правильно. Имя и рота?

– Младший сержант Хиетанен, первая пулеметная рота, господин полковник.

Узнав командира полка, Хиетанен с некоторым смущением поднялся, но тут же успокоил себя тем, что прав, тут же позабыв, что поводом к наскоку на полковника послужило исключительно желание курить, а вовсе не его сознательность.

– Все в порядке, младший сержант Хиетанен. Так держать!

Полковник повернулся к другим:

– Как чувствуете себя, ребята?

Сало с трудом поднялся и, встав по стойке "смирно", постарался как можно бойче ответить:

– Чувствуем себя хорошо, господин полковник!

– Вот и ладно, так и подобает финну. Кровь Ваасы не знает страха, сталь Каухавы не ржавеет [Вааса, Каухава – финские города, славящиеся производством кож и поножовщиной. - прим.]. Держитесь этого старого финского девиза, ребята, и тогда вам сам черт не страшен.

Полковник повернул назад. Сало плюхнулся в болотную лужу, дрожа от усталости, но чувствуя себя настолько счастливым, насколько позволяло его положение.

– Который из них больший дурак? – прошипел Лахтинен Ванхале, и тот восторженно захихикал:

– Хи-хи… хи-хи. Конечно, лесной воин победит. Доблестный финский герой, давай жми, хи-хи-хи.

– Пошли!

Начало светать. Они уже отчетливее различали друг друга – странные, качающиеся, чудовищные призраки, несущие свою ношу. Усталость сменилась лихорадочным возбуждением: они знали, что голова колонны находится недалеко от дороги. По цепи то и дело вполголоса передавались призывы быть настороже. Каждый второй из них смотрел направо, следующий – налево, насколько это было возможно. Ведь одновременно человек должен смотреть под ноги и не терять из виду идущего впереди.

Риитаоя упал и никак не мог подняться. Солдаты шли дальше, и только один Лехто задержался возле него.

– Давай сюда вещмешок и вставай!

Риитаоя заплакал, и это отняло у него последние силы. Он сдал окончательно и был не в силах стать на ноги. Вдобавок ко всему он от страха все глубже вжимался в болото. Его слезы вывели Лехто из себя. Он пнул Риитаою ногой и в ярости прошипел:

– Пристрелить тебя мало, сатана! Вот навязался гад на нашу шею! Я отдал бы что угодно, чтобы русский помог мне от тебя избавиться. Только ведь ты, сатана, обходишь те места, где стреляют.

– Я больше не могу… Не бейте меня… Ой…

Риитаоя свернулся в комок под ударами Лехто. Он стонал и звал Коскелу, но тот уже был далеко, во главе взвода. Мимо проходили незнакомые солдаты. Их беспокоило только, как бы самим не угодить в болото, а потому они ни во что не вмешивались. К тому же предельное напряжение сил сделало их апатичными. Происходящее было им безразлично. Лишь один, проходя, крикнул Лехто с ненавистью и злостью:

– Не пинай человека, собака! Таких, как ты, надо прошивать залпом насквозь.

Однако солдату было важнее не потерять связи со своим подразделением, и он, не останавливаясь, пошел дальше, не слыша и не отвечая Лехто, который с пеной у рта завопил ему вслед:

– Ну так попробуй, сукин сын! Еще посмотрим, через кого из нас будет просвечивать солнце.

По цепи пришло сообщение.

– Взят Выборг… Передать дальше. Сообщили вчера вечером по радио.

– Взят Выборг…

– Взят Выборг… передать дальше.

– Взят Выборг…

Лехто схватил Риитаою и рывком поставил его на ноги.

– Теперь идем, падла, -прошипел он и, взяв Риитаою под мышки, поволок его за собой. – Взят Выборг…- выдавил он, передавая сообщение дальше и не меняя интонации, так что идущий впереди солдат, услышав его сдавленный голос, мог подумать, будто взятие Выборга для Лехто – наихудшее, что может случиться на свете.

– Взят Выборг.

– Взят Выборг… передать дальше.

Лехто раскачал Риитаою, и, как ни странно, тот опять смог идти без посторонней помощи. Да у него и не было выхода, так как позади шагал Лехто, грозя:

– Если еще раз завалишься, возьму палку и вздую так, что век будешь помнить. Нужно мне больно тащить тебя, дерьмо паршивое.