Неизвестный солдат

– Ну, ты, любитель войны, вечно тебе надо вызваться добровольцем! Иди один, если тебе это так нравится. Шарить тут в темноте… Бог знает, где они.

Рахикайнен изливал свою злость, однако Лехто шел вперед, напрягая зрение и слух, и только прошипел в ответ:

– Закрой пасть и раскрой глаза.

– Поди знай, что там впереди ждет. Слышите, как стреляют справа? Они уже на шоссе. А вот и танк рокочет. Что нам делать без противотанковых орудий?

– Тише! Вот луг и сарай. Пройдя по краю луга, попадаем на тропу. Она должна начинаться вот в той низине, если карта не врет.

На открытом месте было немного светлее, чем в лесу, где все еще было темно, хоть глаз выколи. Солдаты начали осторожно обходить луг по краю и нашли ведущую к шоссе тропу. Но никаких следов взвода прапорщика Сарколы тут не было. Справа слышалась стрельба, но, согласно объяснениям Ламмио, там была полоса движения первого взвода.

– Поворачиваем назад, – сказал Рахикайнен.

– Нет, надо выйти на шоссе. Ты же слышал приказ не хуже меня.

– Но если там никого нет? – настаивал Рахикайнен. – Я не верю и половине того, что сказал этот хмырь. Болтун проклятый! Несет всякую чушь.

– Нет, он знает положение… Нужно идти.

– Мы не пойдем.

– А что будет, если мы все вернемся в Финляндию? Заявимся домой и скажем, что заблудились, хи-хи-хи…

– Тебе бы все хихикать, черт… Ну и иди с этим любителем войны.

– Двое против танков, хи-хи. И будут нам нашивки и кресты в большом количестве…

Невозможно было понять, что у Ванхалы на уме, во всяком случае, злость Рахикайнена его только забавляла.

Лехто приказал им заткнуться и идти молча.

Он снял оружие с предохранителя и стал красться на ощупь во мраке по тропе. Он ориентировался по просвету в сучьях деревьев – светлой узкой полосе неба над тропой. В темном сыром лесу было тихо. На сапоги налипала жидкая грязь.

Они уже довольно близко подошли к шоссе, как Лехто взяло сомнение:

– Где же второй взвод?

Он остановился, прислушиваясь. Шедшие сзади солдаты поравнялись с ним.

– Поворачиваем назад, – снова сказал Рахикайнен.

Напряжение лишь усилило раздражительность Лехто, и он злобно прошипел:

– Кончай свое бормотание, черт подери! Мы должны по крайней мере осмотреться. Я не хочу доставить этому хмырю удовольствие и вернуться, не выполнив задания, черт возьми! Я пройду немного вперед. Если что-нибудь случится, тогда занимайте позицию и защищайтесь. Один пусть пойдет за помощью. Но учтите, что наши уже на шоссе, а не там, откуда мы вышли.

Лехто пошел вперед. На мгновение его охватил страх: что там, за этой тьмой и безмолвием? Почему не стреляют оттуда, где уже должны быть свои? И почему рокочут танки совсем близко справа?

Обливаясь потом, он остановился с тягостным чувством, что тут что-то не так. Но едва он подумал о возвращении, как страх вытеснила какая-то странная горькая ненависть. Ни за что. Никогда. Этого они не увидят. "Они" были каким-то смутным понятием. "Они" – это не один только Ламмио, в это понятие входило все, против чего он, Лехто, восставал с раннего детства. А восставал он против всех и вся. Он делил людей на врагов и равнодушных. Он ненавидел их, сколько помнил себя – с тех самых дней, когда он приносил в ржавом ведре бесплатный гороховый суп из профсоюзной столовой в Тампере, где он рос, как бездомная собака. Стать коммунистом он не мог, ибо никого не терпел вблизи себя. Только к двум людям он испытывал нечто вроде уважения – к Каарне и Коскеле, но и в отношениях с ними он всегда оберегал чувство собственного достоинства.

Гонимый этой ненавистью, он и переставлял ноги, пытаясь пронзить взглядом темноту, напрягая слух, чтобы услышать тишайшие голоса ночи. Лес редел, и он определил, что находится в нескольких метрах от шоссе. И в тот же миг он вместе с влажным от дождя ночным воздухом вдохнул острый запах, знакомый ему по русским пленным и убитым, он поднял винтовку и хотел сойти с тропы, как вдруг услышал крик почти у самых своих ног. Он успел увидеть вспышку пламени, ощутил всем телом ошеломляющий удар и со слабым стоном упал на землю.

IV

Когда противник открыл огонь, Ванхала, Рахикайнен и Сихвонен сошли с тропы в укрытие. Риитаоя уронил ящик с патронами и, как сумасшедший, бросился назад. Рахикайнен оставил на тропе станину пулемета, но Ванхала не расстался со стволом.

– Бежим, ребята, – задыхаясь, сказал Сихвонен. – Они сейчас пойдут в атаку.

– Что сталось с Лехто? – На этот раз Ванхала говорил совершенно серьезно.

– Что сталось? Разве ты не слышал, как он застонал? Что нам, дожидаться, пока и нас хлопнут? Я ведь давно говорил… Кто велел этому идиоту соваться на верную смерть? – Рахикайнен стал отползать назад.

Противник перестал стрелять, однако безмолвие казалось еще страшнее. Темнота грозила неисчислимыми опасностями. Другие уже начали отходить, но Ванхала шепотом произнес:

– А если он только ранен? Все-таки не мешало бы выяснить.

– Как тут выяснишь? Если и ранен – живым его оттуда не вытянешь. Ведь он лежит у них под самым носом. Пойдешь за ним – так там и останешься. И потом, он же сам приказал идти назад за поддержкой.