Волнения в южнорусском городе уже давно превратились в символ народного сопротивления коммунистическому режиму, в своеобразный иероглиф «Новочеркасск», вызывающий в современной России целый комплекс негативных политических эмоций и переживаний по поводу прошлого. А ведь все, что в течение трех летних дней происходило в Новочеркасске, не было чем-то исключительным и уникальным. Нам известны случаи стихийных стачек и забастовок, политических антиправительственных демонстраций под красными флагами и даже с пением революционных песен, не говоря уже о погромах отделений милиции или горкомов КПСС, символических действиях (тревожные гудки, «осквернения» портретов вождей) или насилии по отношению к представителям власти и здравомыслящим обывателям. Не было чем-то особенным и политическое «сопровождение» беспорядков листовками, лозунгами и высказываниями «антисоветского характера». Даже по своей массовости и размаху волнения в Новочеркасске, хотя и выделялись из ряда остальных городских волнений в Европейской России, но явно уступали, например, волнениям в Грузии в 1956 г. Символика Новочеркасска определяется даже не беспрецедентной жестокостью властей. И до Новочеркасска при подавлении волнений было немало стрельбы, крови и злобного «правосудия» по отношению к зачинщикам. Суть дела здесь и не в непосредственной направленности и содержании протеста, даже не в составе участников (в основном, рабочие) или более осмысленных и организованных (по сравнению с другими волнениями) действиях жителей Новочеркасска.
Два обстоятельства делают волнения в этом южном городе исключительными. Во-первых, волнения разворачивались на фоне массового недовольства политикой власти в целом по стране, а не были, как обычно, привязаны к исключительной ситуации в одном отдельно взятом городе или поселке. Это, действительно, высшая точка народного недовольства, спровоцированная решениями высшей власти и локализованная не столько географически (ведь призывы к забастовкам и бунтам раздались одновременно по всей стране[692]
), сколько во времени (начало июня, сразу после публикации Обращения ЦК КПСС о повышении цен). Во-вторых, впервые (такого не было ни до, ни после!) в организации подавления беспорядков принимали, непосредственное участие высшие партийные иерархи (члены Президиума ЦК КПСС А. И. Микоян и Ф. Р. Козлов), тем самым и ответственность за расстрел легла непосредственно на высшее руководство страны, а не на местные власти, военных, КГБ или милицию. Режим «подставился».Чтобы вполне понять истерическую реакцию властей на события в Новочеркасске, нужно ясно представлять себе то негативное информационное поле, в котором оказались высшие руководители после объявления о повышении цен. Сообщения об антиправительственных листовках и высказываниях, оскорблениях в адрес лично Хрущева, призывах к бунтам и забастовкам в начале июня 1962 г приходили отовсюду. Власти испугались политических последствий собственного решения, а в фокусе их внимания в этот критический момент оказался именно Новочеркасск — место наивысшего накала страстей.
Партийные руководители и КГБ отгоняли от себя как наваждение тревожные мысли о стратегическом или тактическом просчете, о правильности своей социально-экономической политики, о кризисе доверия власти, о том, что продовольственные трудности и дороговизна — классический повод не только для забастовок и бунтов, но даже для революций. Для того, чтобы оценить это, достаточно было помнить если не свой собственный революционный опыт, то хотя бы школьный курс истории. Ничего из этих неизбежных размышлений партийной и государственной верхушки о себе и собственном будущем в документы не попало и попасть не могло. Подобное противоречило бы партийному этикету. Зато в ситуативном анализе новочеркасских событий руководство страны, а особенно полицейский аппарат, были достаточно убедительны.
В информации заместителя председателя КГБ при Совете Министров СССР в ЦК КПСС о массовых беспорядках в г Новочеркасске от 7 июня 1962 г, отмечалось, что на Новочеркасском электровозостроительном заводе им. Буденного, где как раз и начались волнения, «уже имели место факты, когда некоторые рабочие кузово-сборочного цеха приходили на завод, но в течение трех дней не приступали к работе, требуя от дирекции улучшения условий труда». Другими словами, опыт забастовок у новочеркасских рабочих был. Причин для недовольства и даже негодования тоже было более чем достаточно. В начале 1962 г. администрацией завода пересматривались нормы выработки, «в результате чего у некоторой категории рабочих понизилась заработная плата до 30 процентов». Важным обстоятельством, способствовавшим разжиганию конфликта, была личность директора электровозостроительного завода Б. Н. Курочкина, вызывавшего особую неприязнь рабочих.[693]