1953 г. отличала повышенная конфликтность окраинных, расположенных на территории союзных республик гарнизонов и отчетливые симптомы падения дисциплины в воинских частях. По крайней мере дважды в течение года представителям центральной власти (аппарат Главного военного прокурора Советской армии и МВД СССР) приходилось расследовать случаи массового нарушения воинской дисциплины и порядка, а также уголовных преступлений военнослужащих — в Ленинабадском гарнизоне и на территории Эстонской ССР. В обоих случаях речь шла не о локальных малозначительных эпизодах, а о фактическом разложении и конфликтности значительных групп людей, имевших доступ к оружию. Подобные ситуации не были, конечно же, специфически «послесталинскими» или уникально «хрущевскими». В свое время Сталину и другим высшим советским руководителям докладывали, например, о многочисленных преступлениях, совершаемых военнослужащими воинских частей, дислоцированных на территории Молдавии (ноябрь 1945 г.),[235]
«хулиганских проявлениях» и бандитизме военнослужащих местных гарнизонов в Алма-Ате и других, областных центрах Казахстана (декабрь 1945 г.),[236] а также о криминализации тех или иных воинских частей.[237] В одном случае, чтобы не допустить разложения личного состава Прикарпатского военного округа, высшему руководству пришлось заниматься деятельностью 220 притонов, активно посещавшихся военнослужащими.[238]Расследование противоправных действий, совершенных военнослужащими Ленинабадского гарнизона, обнаружило широкое распространение самовольных отлучек, уклонения от военной службы под разными предлогами, «промотания обмундирования» и т. п.[239]
Город, по всей вероятности, был наполнен слухами о бесчинствах солдат. Молва многократно преувеличивала действительность, и на солдатский «беспредел» одна хитроумная торговка попыталась списать даже собственную растрату (заявила, что ее ограбили в парке трое солдат) — знала, что любому заявлению о бесчинствах военнослужащих местные власти легко поверят. В ряде случаев уличенные в хулиганстве солдаты не останавливались перед сопротивлением милиции. Периодически в городе вспыхивали драки между местными жителями и военнослужащими, в которых принимали участие даже офицеры. Сценарий подобных драк очень напоминал традиционную модель начала массовых беспорядков — столкновение военнослужащего с местным жителем, призывы о помощи, месть обиженных и т. д. Ситуация в Ленинабаде была явно накалена и могла разрешиться ответными действиями гражданского населения. По всей вероятности, воинские начальники успели в этом случае принять меры и остановить перерастание конфликта в масштабные беспорядки.«Принятие мер» не ограничилось наказанием виновных. Были названы причины повышенной конфликтности гарнизона (точнее, трех зенитных дивизионов и одного строительного батальона). Расследование прокуратуры показало, что при комплектовании зенитных дивизионов был нарушен очень важный принцип — в подобные части обычно призывали молодых людей из так называемых внутренних округов, поскольку жители окраинных и западных областей считались менее надежными. Более того, гарнизон отличался опасной, по оценке военной прокуратуры, полиэтничностью (в одном дивизионе служили представители 25 национальностей, в другом — 20). Очевидно, имелась в виду плохая управляемость полиэтничных частей (разный уровень и тип культуры, языковые проблемы, различная степень адаптивности к воинской службе), а также возможность возникновения внутренних этнических группировок, объединявших солдат по неуставному принципу и похожих на своеобразные полукриминальные «землячества».
Обнаружилась и чисто бюрократическая, весьма тривиальная причина криминализации ленинабадского гарнизона. Опасаясь ответственности за многочисленные чрезвычайные происшествия, командование дивизионов и строительного батальона иногда просто скрывали от военной прокуратуры факты преступлений военнослужащих. Зачастую виновные оставались ненаказанными.[240]
Командование старалось не допускать милицию в расположение частей, а само дознаний не вело, спуская дело «на тормозах».