Неизвестный Сталин

Бухарин старался избегать острых столкновений и споров, но это было возможно не всегда. Он не вмешивался в судьбу некоторых своих учеников, которые «разоружились» не полностью. Но особенно трудным испытанием для Бухарина стал арест поэта Осипа Мандельштама, которого Бухарин очень ценил и много раз в прошлом защищал и от властей, и от придирчиво-грубой «пролетарской» критики. Еще в конце 1933 года Мандельштам сочинил свое ставшее позднее знаменитым, стихотворение о Сталине, которое не было записано на бумаге самим поэтом, но которое он читал с небольшими вариациями отдельным своим друзьям. Об этом стихотворении, по свидетельству жены Мандельштама Надежды, знали не более десяти человек. Вот один из вариантов этого стихотворения:

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи на десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны.
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто смеется, кто плачет, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подковы, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь для него — то малина,
И широкая грудь осетина.

Жена поэта обратилась снова к Бухарину за поддержкой. Главный редактор «Известий» был крайне обеспокоен, он вскочил из-за стола и начал быстро ходить по кабинету. «Не написал ли он чего-либо сгоряча». — «Нет, так, отщепенские стихи, не страшнее того, что вы знаете», — солгала Надежда Мандельштам. Бухарин начал хлопотать об освобождении поэта. В такие же хлопоты включились Борис Пастернак и Анна Ахматова. Она обратилась к Авелю Енукидзе, которого считали близким другом Сталина. Но никто ничего не мог объяснить по поводу причин ареста.

Наконец Бухарин написал письмо Сталину. Сталин не ответил, но Бухарин был приглашен к Генриху Ягоде — народному комиссару внутренних дел. Ягода встретил Бухарина довольно приветливо, но вышел из-за стола и прочел наизусть стихотворение Мандельштама о Сталине. Бухарин был в ужасе. «Он, испугавшись, отступился, — писала позднее Надежда Мандельштам в своих мемуарах. — Больше я его не видела». Надо полагать, что Бухарин не только испугался, но и понял, что всякие хлопоты в сложившихся условиях бесполезны. К тому же он был явно оскорблен тем, что его вполне сознательно обманули. «Я действовала с холодным расчетом, — признавала Н. Мандельштам. — Нельзя отпугивать единственного защитника»[586].

Сталин все же явил тогда некоторую милость к поэту. Мандельштам отделался сравнительно легкой ссылкой в Воронеж и продолжал писать стихи, не подозревая о том, какие новые испытания готовит ему судьба. По многим свидетельствам, Сталин сказал в 1934 году, решая судьбу Мандельштама: «Изолировать, но сохранить»[587].

17 августа 1934 года в Колонном зале Дома союзов в Москве открылся Первый съезд советских писателей. К съезду писателей готовились как к большому празднику, и он прошел под гром оркестров и приветствий. Нынешняя Театральная площадь была засыпана цветами, на стенах Колонного зала висели большие портреты Шекспира, Мольера, Толстого, Гоголя, Сервантеса, Гейне, Пушкина, Бальзака и других. Это был большой и красочный спектакль, не лишенный, однако, своего драматизма.

По настоянию М. Горького доклад о проблемах поэзии было поручено сделать Николаю Бухарину, который считался не только знатоком, но и теоретиком поэтического творчества. Сталин, утверждавший повестку и ораторов Съезда писателей, нехотя согласился. Письменный текст доклада Бухарина «О поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР» был направлен в Секретариат ЦК и внимательно прочитан Сталиным, о чем Бухарин не только знал, но и сообщил позднее своим слушателям. Доклад Бухарина был действительно интересным, хотя докладчик рассматривал поэзию прежде всего как один из важных участков идеологической борьбы и как партийное дело. Речь шла при этом только о русской поэзии. Доклад Бухарина на 19-м заседании съезда занял более трех часов и был выслушан с большим вниманием. Когда докладчик закончил, весь зал стоя приветствовал Бухарина, устроив ему продолжительную овацию. Только еще один доклад на съезде — первый и главный доклад А. М. Горького — закончился столь же бурными приветствиями слушателей.