Неизвестный террорист

Ей казалось, что он проник в нее так глубоко и они настолько слились, что превратились в единое существо, совершавшее резкие движения в каком-то странном бешеном ритме – этот ритм не был свойствен ни ей, ни ему; он был их общим. Оба взмокли настолько, что тела их скользили по возникающей между ними влажной пленке, как по морской волне, и в какой-то момент Куколке показалось, что она и сама превратилась в эту волну, что она расплывается, распадается на капли, которые плавают по этой странной квартире; что они больше уже не два живых человека, а просто сгустки ощущений, которые одновременно испытывают. Она, например, уже не могла бы с уверенностью сказать, чьи страстные стоны и крики слышит – его или свои. Она не понимала, не чувствовала, где ее тело, а где его, и его тяжелое, захлебывающееся дыхание сливалось с ее стонами и с монотонным шумом сиднейской ночи.

В самое последнее мгновение Тарик вдруг вышел из нее и изогнулся так, что его эрегированный член оказался у самого ее лица. Она видела, как блестят на нем вздувшиеся от напряжения вены. А когда она чуть подняла глаза, то мельком заметила лицо Тарика и даже немного испугалась: теперь в нем совсем не осталось прежнего очарования юности; налитое кровью, оно было искажено яростной гримасой, говорившей о дикарской силе его желания и о близости оргазма. И уже в следующее мгновение он весь содрогнулся, слезы полились у него по щекам, а с губ сорвался странный и, как показалось Куколке, не слишком приятный звук, более всего похожий на стон умирающего.

25

Горячие солнечные лучи сперва с любопытством, а потом все более настойчиво скользили по ее лицу и наконец ударили тяжелым жаром, точно языком пламени. Куколка встала, пытаясь все же до конца не проснуться, и подошла к окну. Стеклянная стена башни Deutsche Bank, отражая встающее солнце, посылала его свет, подобный ослепительной шаровой молнии, прямо в окна спальни Тарика. Ощущение было такое, словно солнце рухнуло на землю и теперь Сидней исчезает в сверкающем золотистом пламени зажженного пожара.

Чувствуя, как сильно запухли у нее глаза и как ужасно, точно у пьяницы, трясутся руки, Куколка долго шарила вокруг, пока не нашла веревку от венецианских жалюзи и не дернула за нее; жалюзи неуклюже рухнули вниз, защитив комнату от нестерпимого сияния, а сама Куколка снова плюхнулась в постель и перевернулась на живот. Даже сквозь жалюзи чувствовалось, с какой силой давит на оконное стекло, пытаясь проникнуть в комнату, солнечный жар, но теперь это было скорее приятно, ибо просочившиеся внутрь отдельные солнечные лучики падали ей на спину, согревая утомленное любовными ласками тело, и она вскоре опять уснула; даже обычная таблетка снотворного ей не понадобилась.

Когда же она проснулась в следующий раз, то первым делом глянула на дальний край невероятно широкой постели, но там никого не оказалось. Комната успела нагреться; стояла неприятная жара и духота. Возможно, она и раньше была там одна. Она не помнила. Зато сейчас ей было совершенно ясно, что ее любовника в спальне нет.

– Тарик! – окликнула Куколка. Потом еще раз, громче – пусть услышит, где бы он сейчас ни был. – Ох, Тарик! Какая ночь!

Однако ей никто так и не ответил.

А спальня меж тем нагревалась все сильнее, превращаясь в настоящий ад. Куколка отыскала свои часы, и оказалось, что уже почти полдень. Во рту было противно, словно туда вставили меховой кляп. Все тело казалось покрытым липкой пленкой высохшего пота. Простыни буквально пропахли потом, да и сама она тоже.

Встав с постели, Куколка голышом прошлась по огромной квартире. Нигде не было ни души. И, как ни странно, никаких личных вещей Тарика она тоже не обнаружила. Эта квартира вообще была лишена каких бы то ни было индивидуальных черт, будто в нее только вчера переехали. А может, он ее просто на время у приятеля позаимствовал? Во всяком случае, о хозяине эта квартира не говорила ровным счетом ничего. Разве что во всей обстановке чувствовался явный намек на утонченный вкус.

В отличие от той квартиры, где жила Куколка, все здесь было абсолютно новым, и все удобства были высшего качества. И интерьер вокруг был белым, как сахар. Стены белые. Деревянные венецианские жалюзи белые, с легким лимонным оттенком. Мебель, светильники, рамки для картин – все различных оттенков белого: слоновая кость, мел, молоко. Правда, на белом обеденном столе стояла изящная ваза с розами необычного шоколадного цвета, но, видимо, только для того, чтобы подчеркнуть белизну всего остального.

Казалось, эта квартира создана не для жизни, а для постановочных фотографий, какие помещают в журналах по интерьеру – такими журналами у Куколки был завален весь дом. Квартира Тарика была воплощением всего того, о чем Куколка так страстно и давно мечтала, но в данный момент эта мечта уже не казалась ей столь желанной. Мало того, это жилище оставляло ощущение чего-то странного, даже немного фатального. «И все же квартирка-то классная!» – сказала себе Куколка, встревоженная тем, что ее давняя мечта кажется ей сейчас такой отталкивающей.