Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

...сыпятся как из рога изобилия. И одна другой беспардоннее и невежественнее рисуют наши нравы, быт, нашу культуру и общественность. Что ни картина, то шедевр развесистой клюквы; что ни выпуск — то злое, грубое издевательство над нашим прошлым⁹².

Из русских актеров-эмигрантов наибольшего успеха в США добился Михаил Чехов, перебравшийся за океан в 1939 г. Здесь он создал свою актерскую школу, которая пользовалась огромной популярностью. Через нее прошли Мэрилин Монро и многие другие будущие звезды Голливуда.

Что же касается литераторов, то здесь налицо совсем иная картина. Из числа более или менее известных русских писателей-эмигрантов в США до Второй мировой войны обосновались лишь Осип Дымов, к тому времени уже перешедший на идиш и английский, Г.Д. Гребенщиков и Гусев-

Оренбургский. Если Берлин и Париж блистали целым созвездием русских литературных журналов, то в Америке их не было вовсе.

Хотя значительная часть русских эмигрантов переезжала в США из Западной Европы, типовые психологические портреты представителей «американской» и «европейской» русских диаспор весьма различны. Писательница Нина Берберова, которая за свою долгую жизнь приобрела опыт существования по обе стороны океана, выделяла несколько основных моментов этих различий. Если во Франции, по ее свидетельству:

был раздел поколений, затем был раздел политический: правый и левый, то есть монархический <...> и так называемый социалистический <...>. Там можно было почувствовать москвича или петербуржца или бывшего столичного жителя и провинциала, человека, прошедшего гражданскую войну, и человека, прошедшего университет. Здесь (в Америке — М.У.) эти категории не существовали. Здесь дело шло о том: когда ушел из России? В 1920 году? В 1943? Когда оказался в Америке? В 1925 году? В 1939? В 1950? <...>... было еще одно деление <...>: независимо от того, сколько лет человек жил в западном мире, у одних была потребность брать все что можно от этого мира, в других же была стена, отделявшая их от него. Они привезли с собой свой собственный, лично-семейный, складной и портативный нержавеющий железный занавес и повесили его между собой и западным миром. Они иногда скрывали его, иногда выставляли напоказ, но чаще всего просто жили за ним, не любопытствуя, что находится вокруг, по принципу «у нас в Пензе лучше». Франция сильнее требовала подчинения себе, часто насильственно меняла людей, перерождала их — хочешь не хочешь — так, что они порой и не замечали этого процесса. Много для этого было причин: была традиция русских европейцев, живших в Париже когда-то; была французская литература, так или иначе вошедшая в сознание даже полуинтеллигента еще в школьные годы; эмигрантские дети, растущие во Франции и приносящие в семью навыки новой страны; и даже у некоторых, у немногих — какие-то воспоминания об отцах и дедах, ездивших сюда, привозивших отсюда в Россию что-то, чего в Пензе почему-то не было. В Америке дело обстояло совершенно иначе: традиции ездить сюда никогда не было; напора, какой был у Франции, — подчинять своей культуре обосновавшихся в ней русских, у Америки быть не могло; литература (живопись и музыка) была приезжим почти незнакома; эмигрантские дети не только не несли в семью новые навыки, но, благодаря принципам американской школы, уходили в своем протесте против первого поколения все дальше, туда, где все, что им дается с такой щедростью, встречает дома либо насмешку, либо протест. Круг русских в Нью-Йорке, и «старый», и «новый», состоял в большинстве из провинциалов (в Париже было наоборот), и сохранение «пензенской психологии» было среди них в большой силе. Те, что спешили войти в американскую жизнь, конечно, даже не оглядывались назад на этот круг. Они, так сказать, торопились перепрыгнуть из первого поколения во второе или даже в третье, и на этом кончалась их искусственная «русскость»⁹³.

И все же первое поколение эмигрантов из числа культурной элиты всячески старалось сохранить в Америке свою исконную «русскость», фиксируя ее даже на уровне ландшафтов. Так, например, старый знакомый Ильи Троцкого писатель-эмигрант Георгий Гребенщиков, перебравшийся за океан в 1924 г., основал в штате Коннектикут селение Чураевку — живое воплощение образа алтайской деревни, получившее свое название по роману-эпопее писателя «Чураевы». Чураевку посещали видные деятели русской культуры и литературы: С. Рахманинов, Н. Рерих, Ф. Шаляпин... Здесь проводились литературные вечера, читались лекции, устраивались выставки, детские праздники и фестивали. Члены русской колонии отправляли денежные посылки в Европу и Россию для культурных и просветительных целей.

В YIVO сохранилось письмо от 19 мая 1951 г., в котором Илья Маркович обращался к писателю с просьбой сдать ему с женой в Чураевке помещение для летнего отдыха.

Многоуважаемый Григорий Дмитриевич!