Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

Бунин ценил и писательский талант Марка Алданова, который, по утверждению такого авторитетного «свидетеля времени», как А.В. Бахрах, был за все годы эмиграции автором, наиболее популярным у читателей русских библиотек. <...> Бунин не раз говорил, что когда он получает еще пахнущий типографской краской номер какого-нибудь толстого журнала или альманаха, он первым делом смотрит по оглавлению, значится ли в нем имя Алданова <...> и тогда тут же разрезает страницы, заранее возбудившие его любопытство и, откладывая все дела, принимается за их чтение⁸⁶.

И вот в 1937 г. Бунин номинирует Марка Алданова на Нобелевскую премию. В своем обращении в Шведскую академию он писал:

Господа академики, Имею честь предложить вам кандидатуру господина Марка Алданова (Ландау) на Нобелевскую премию 1938 г. Примите уверения в моем совершеннейшем к вам почтении.

Однако члены Нобелевского комитета, опираясь на оценку своего эксперта по славянским литературам Антона Карл-грена⁸⁷, чьи «похвалы стилевому мастерству Алданова и его интеллектуальному багажу, равно как и ясности и точности в его изображении русской “интеллигенции” в революционную эпоху», были восприняты ими — в сравнении с предыдущими оценками этим же экспертом творчества Бунина — как весьма сдержанные, и постановили, что: «в настоящее время с этим предложением следует подождать».

В подробном, но весьма противоречивом в оценках прозы Алданова отзыве Антона Карлгрена привлекает внимание эмоциональная реакция шведского слависта на изображение писателем русской интеллигенции. Карлгрен считает, что у Алданов в целом крайне пристрастен и односторонен:

Русская интеллигенция предстает в его романе как подлинная человеческая сволочь в собственном смысле слова (genuin manisklig lump, лат.), состоящая из чисто уголовных типов, стопроцентных мошенников и бессовестных честолюбцев, как <...> общество бесхарактерных скотов, вздорных болтунов, неуравновешенных неврастеников, благонамеренных глупцов, легкомысленных марионеток и т.д. — во всей галерее образов едва ли найдется один или два, которые могут вызвать хоть какое-нибудь уважение или сочувствие. И если алдановское изображение верно, то революция стала поистине благим делом, раз она повымела прочь всех этих господ⁸⁸.

Не вдаваясь в детальное обсуждение темы «интеллигенция и революция», интересно, тем не менее, обратить внимание на позицию Бунина, который получил Нобелевскую премию при непосредственной поддержке все того же Карлгрена.

В письме П. А. Нилусу (27 мая 1917 г.) Бунин, возможно, полемизируя с Блоком, патетически восклицает:

Ох, вспомнит еще наша интеллигенция, — это подлое племя, совершенно потерявшее чутье живой жизни и изолгавшееся насчет совершенно неведомого ему народа, — вспомнит и мою «Деревню» и пр.⁸⁹.

Сейчас, когда стали доступны архивы Нобелевского комитета, становится очевидным, что у Алданова не было шанса получить премию по многим причинам.

Новаторство Алданова как писателя, сочетавшего в своих произведениях классическую ясность и изысканность стиля с принципами иронического «отстранения» и «монтажности», состояло в том, что он мастерски применил их к описанию различных исторических эпох.

Но именно этого Карлгрен и не увидел. Новации Алданова, которого он типологически сопоставлял с классицистом Буниным, и его фаталистическая историософия не были замечены критиком, чье неоднозначное поначалу отношение к творчеству Алданова со временем превратилось в стойкую неприязнь.

А ведь на Западе, особенно в Англии, США, а до войны во всех славянских странах книги Алданова были весьма популярны. Пожалуй, Алданов был единственным русским писателем-эмигрантом, чьи книги издавались в переводах на различные языки многотысячными тиражами.

Начав кампанию по выдвижению Алданова, Бунин оказался один на один перед огромным объемом рутинной организаторской работы, к чему он от природы был не способен и, более того, питал отвращение. Как и раньше, он нуждался в помощнике — вездесущем, всепонимающем, энергичном, на которого можно было бы вполне положиться. Таким человеком в той ситуации и был их общий с Алдановым хороший знакомый, его «дорогой Илья Маркович».

В YIVO-архиве И.М. Троцкого имеется также почтовая открытка от 9 января 1939 г., полученная им от Бунина, который направил ее в Копенгаген на адрес 32, Amaliegade, откуда она, из-за отсутствия адресата, переправляется в Буэнос-Айрес на указанный им адрес (Bouhard House, Bouhard House 484, Buenos Aires, Argentina). Текст ее начинается со взыскующего обращения:

Дорогой Илья Маркович, где Вы? Пишу Вам и по Вашему парижскому адресу. Отзовитесь, — сообщите мне Ваши мысли, как обстоит наше дело — Вы знаете какое: насчет Стокгольма.

Далее Бунин испрашивает совета:

Надо ли мне повторить представление и в какой форме? М<ожет> б<ыть> надо обратиться в <Нобелевский — М.У.> Комитет? В прошлом году я послал некоторые материалы при письме (кратком) в Академию. М.6., надо обратиться в Комитет? Жду ответа, обнимаю вас, кланяюсь вашей милой жене.