Неизвестный В.Я. Пропп. Древо жизни. Дневник старости

Дорогой Витя! Маленький ангел αγγελος (вестник) принес совсем нерадостную весть. Ангела этого мы дальше порога не пустили, чтобы он не заразился, т. к. врач очень нам внушал: детей в квартиру пускать нельзя.

Я надеюсь, что скоро мы получим другое известие, что Тебе стало лучше и что Ты можешь выходить и говорить. Лучшее лечение при ларингите – молчание. Это я знаю по собственному опыту. Schweigen ist Gold[202]. Как только Ты дашь знать, что Тебе лучше, я назначу Тебе свидание у нас. Надеюсь, что это будет скоро. Я продолжаю шлифовать Imprompty[203], когда жены нет дома. Жму руку.

Твой В.

Из дневника

23. XI. 1964. В субботу 21.XI (накануне выходного дня) мы отметили мое 66-летие, приходящееся на 17 ноября, – в этом году среди недели. Были: Воля Пропп с Елизаветой Яковлевной, Панины, Говоровы…<…> и Андрюша. <…> да нас трое. Шпилени[204] заранее отказались из-за нездоровья Евгении Петровны.

Татуся успешно сыграла четыре пьесы; я показал свои тарусские этюды; Воля сыграл две премилые вещи: впервые решился выступить среди наших друзей, и всех очаровал.

2. XII.64.

Дорогой мой Витя! Я потихоньку выздоравливаю, чувствую себя неважно, сегодня пойду в Университет. 5-го у меня полуофициально будет кафедра с коньяком, а в воскресенье 6-го я буду ждать Тебя, будем уже совершенно неофициально допивать и доедать все на полном просторе, сняв пиджаки и надев тапки. Запасайся аппетитом и жаждой.

Твой Воля.

4. II.65.

Дорогой мой Витя! Очень об Тебе беспокоюсь и тоскую. Ты уже выздоравливал, и вдруг от Тебя больше недели ничего нет. Ты меня оставляешь без известий о себе. Сделай мне радость, черкни пару строк. Я бы и сам забежал, да боюсь растревожить Тебя. С понедельника начинаются занятия, но я еще не могу сказать Тебе, когда я свободен, расписание еще не совсем ясно. Жду.

Твой Воля.

11.ІІІ.65.

Дорогой Витя!

<…> Ты всегда, еще на старой квартире, говорил мне, что надо переходить на пенсию. Но я Тебя плохо слушал, т. к. еще пять лет тому назад сил было много. Мне хотелось работать, и я Тебе это говорил, и был такой момент, когда Ты меня в этом стремлении как друг поддержал. Именно эту поддержку я хотел от Тебя услышать, и услышал ее, и я ее очень запомнил и очень Тебе благодарен. Но Ты об этом забыл, а я нет, т. к. Твои слова были мне особенно важны и нужны.

Но сейчас положение изменилось. Мне уже 70, ясно, что надо уходить. Жена сама, по собственному почину меня в этом поддержала, и я Тебе об этом рассказал <….>.

Не скрою от Тебя, что этот переход для меня очень труден. У меня положение совсем другое, чем у Тебя. Ты от службы перешел к творчеству. Я же ухожу не от службы, а от деятельности. Фотография, музыка, искусство мне не утешение. Утешение мне другое: мне остается мой семинар (2 часа в неделю), мои аспиранты и дипломанты. Я не столько перехожу на пенсию, сколько на Уд ставки. И буду, конечно, без всяких помех писать. Ну, конечно, буду снимать, разводить цветы, играть, читать и думать, принимать гостей и ходить в гости (внимай!).

Сейчас я живу очень полной, но и очень трудной жизнью. Работы очень много – рассказывать долго. Я позволяю себе иногда просто так посидеть на диване, прислонившись. Но на это меня хватает ненадолго.

Скоро буду у Тебя – но дня назначить еще не могу.

Твой Воля.

18.ІІІ.65.

Дорогой мой Витя!

Еще раз прочитал Твое письмо и умилился добрым ко мне чувством. Хочу и могу быть у Тебя в субботу 20 марта (проверено!), раньше не могу. Если у Тебя есть отводы – сообщи, если сигналов не будет, я буду считать, что можно.

Твой Воля.

Из дневника

29.V. 1965.26-го апреля в Университете состоялось чествование Воли в связи с его 70-летием. Большой конференц-зал Филологического факультета полон. Масса приветствий, подношений: адреса, цветы, новые издания по фольклору… Все это я подробно описывал Фане[205] и Тане в письме от 27–28.IV, а сейчас повторно уже не хочется.