Неизвестный Жуков - портрет без ретуши в зеркале эпохи

3 ноября 1957 года в "Правде" было опубликовано постановление пленума ЦК КПСС "Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и на флоте", где отмечалось: "При личном участии т. Жукова Г.К. в Советской Армии стал насаждаться культ его личности. При содействии угодников и подхалимов его начали превозносить в лекциях и докладах, в статьях, кинофильмах, брошюрах, непомерно возвеличили его персону и его роль в Великой Отечественной войне... Т. Жуков не оправдал оказанного ему Партией доверия. Он оказался политически несостоятельным деятелем, склонным к авантюризму...". Этим постановлением Георгия Константиновича вывели из состава Президиума и ЦК.

В том же номере газеты появилась большая статья Конева "Сила Советской Армии и Флота в руководстве партии, в неразрывной связи с народом", в основу которой легло его выступление на октябрьском пленуме. Иван Степанович утверждал, что Жуков "переоценил себя и свои способности (между прочим, совершенно точное определение! - Б. С.), стремился все вопросы руководства Вооруженными Силами решать единолично, не выслушивая мнений других и полностью эти мнения игнорируя".

Весьма критически коснулся Конев и роли Жукова в Великой Отечественной войне. Правда, для начала оговорился: "Коммунистическая партия и советский народ не отрицают заслуг т. Жукова перед Родиной". И тут же перешел к разоблачению "маршала Победы": "Т. Жукову следовало бы помнить, что в его деятельности было немало крупных ошибок и промахов". Иван Степанович возложил на Георгия Константиновича немалую долю ответственности за неготовность Красной Армии к отражению немецкого нападения в 41-м. В частности, поставил ему в вину "одновременное развертывание большого количества крупных механизированных соединений без учета возможности их своевременного укомплектования боевой техникой и кадрами специалистов, что отрицательно сказалось на ходе вооруженной борьбы в начальный период войны". И разгром немцев под Сталинградом, утверждал Конев, спланировал не Жуков, а Ставка в целом, причем особую роль сыграли предложения Ерёменко и Хрущева. Иван Степанович знал, как польстить первому секретарю. Припомнил Конев и неудачную попытку Жукова в бытность представителем Ставки на Северо-Западном фронте ликвидировать демянский "котел" зимой 42-43-го годов, и то, что Георгий Константинович выпустил из окружения немецкую 1-ю танковую армию весной 44-го...

Закончил же статью Конев скрытым намеком на роль Георгия Константиновича в разгроме группы Маленкова и Молотова, которая теперь трактовалась уже не так, как в июне:

"...Т. Жуков неоднократно выступал против культа личности Сталина, резко критикуя его за ошибки. Однако эта критика была рассчитана не на то, чтобы помочь партии преодолеть отрицательные последствия культа личности (можно подумать, что были еще и положительные! - Б.С.), а на то, чтобы возвеличить самого себя... Он потерял партийную скромность".

Отставкой Жуков был потрясен. Военная служба составляла для него смысл жизни. И вот неожиданно пришлось оказаться не у дел. Позднее маршал рассказывал Симонову о своем состоянии после октябрьского пленума: "Мне пришлось пережить в своей жизни три тяжелых момента (первые дни битвы под Москвой, опалу 46-го года и опалу 57-го года. - Б С.). Если говорить о третьем из них, то тут в чем-то, очевидно, виноват и я - нет дыма без огня (выходит, маршал, пусть не прямо, но признал обвинения в бонапартизме? - Б. С.). Но пережить это было нелегко.

Когда меня в 57-м году вывели из состава Президиума ЦК и ЦК и я вернулся после этого домой, я твердо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силы воли, как бы ни было тяжело.

Что мне помогло? Я поступил так. Вернувшись, принял снотворное. Проспал несколько часов. Поднялся. Поел. Принял снотворное. Опять заснул. Снова проснулся, снова принял снотворное, снова заснул... Так продолжалось пятнадцать суток, которые я проспал с короткими перерывами. И я как-то пережил все то, что мучило меня, что сидело в памяти. Все то, о чем бы я думал, с чем внутренне спорил бы, что переживал бы в бодрствующем состоянии, все это я пережил, видимо, во сне. Спорил, и доказывал, и огорчался - все во сне. А потом, когда прошли эти пятнадцать суток, поехал на рыбалку. И лишь после этого написал в ЦК, попросил разрешения уехать на курорт. Так я пережил этот тяжелый момент".

Этот 15-дневный сон как бы стал для Георгием Константиновичем переходом из одного мира, армейского, в другой - штатский.

Любовь и бессмертие