Неизвестным для меня способом

К Белой Роще они вышли на рассвете. Вернее, еще до рассвета, в сумерках, когда все вокруг становится голубым, перламутровым, текучим и зыбким, как поземный туман. Но стволы у деревьев действительно были белые, как у берез, это и в сумерках видно. А листья совсем не березовые, длинные, узкие, как у ивы и серебристые, как у тополей, только гораздо светлее. Это было очень красиво, красивей, чем смотреть с высоты.

Но самое удивительное, что роща оказалась чем-то вроде озера – деревья росли из воды. Было совсем неглубоко, даже не по колено, по щиколотку. А на дне сверкали мелкие камни; ему сперва показалось, драгоценные, но это все-таки вряд ли. Камни часто кажутся драгоценными, пока лежат в воде.

Дора тогда пихнула его локтем в бок: «Скажи, зыкинско!» – и это почему-то было очень смешно – услышать здесь дворовое, детское словечко. Он тогда ответил: «Клево!» – Дора подхватила: «Опупительно!» Шли по щиколотку в воде среди белых стволов и кричали: «Суперско!» «Нехило!» «Классно!» «Зачетно!» «Круто!» «Шикардос!» Этот «шикардос» их тогда доконал, натурально упали от смеха, вымокли насквозь, плескались, брызгались, швырялись друг в друга драгоценными донными камнями, и вдруг Дора сказала: «Мы пришли в Белую Рощу, и теперь все будет, как мы захотим, загадывай, что захочешь». Он тогда насмешливо подумал, что девчонки все-таки немножко дуры, даже самые лучшие вроде Доры. Но желание все равно загадал.

* * *

– Это же твой, – сказала Дора, когда чемодан с головой тигра сделал полный круг и снова поплыл им навстречу. – Забирай. Не стоит оставаться без чемодана только потому, что мы наконец-то встретились. Чемодан – это пустяк. Плохая жертва. Все равно, что конфета. Нет смысла так мало терять.

Проводила его до выхода, стояла рядом, пока он курил, ожидая маршрутку в город. Наконец сказала:

– Постараюсь больше тебе не мерещиться. Это и правда немилосердно – так тебя дергать. Кто угодно с ума бы сошел. Лучше приезжай в гости. А если не захочешь приезжать, не беда. Я не обижусь. Может еще что-нибудь придумаю. Или просто наконец-то перестану скучать.

Улыбнулась, развернулась и неторопливо пошла обратно, в здание аэропорта. На этот раз людей вокруг было мало, и он успел заметить, что Дора исчезла прежде, чем переступила порог. Стоял как дурак с сумкой на плече, чемоданом у ног, окурком в одной руке, исчерканной открыткой – в другой. Думал: она обещала, что больше не будет мерещиться. Интересно, галлюцинации держат слово? Было бы хорошо.

Уже в маршрутке перечитал открытку. Оптимистическое «никогда, никогда, никогда» на одной стороне, шизофреническое «надо ехать» на другой. Усмехнулся: кому, интересно, надо? С другой стороны, почему бы и правда не съездить? Интересно, где это? Погуглив, выяснил: в Пруссии, земля Бранденбург. Никогда не был в той части Германии, хотя совсем рядом. Нелепый пробел, – думал он, небрежно, не глядя, засовывая открытку в сумку.

Впрочем, тут же достал и переложил в нагрудный карман.

Никогда никому не понять

Впервые он родился в Воронеже, стариком восьмидесяти трех лет, хворым и не то чтобы слабоумным, просто до такой степени ослабшим от старости, что ясно мыслить уже не осталось сил; ему не понравилось, поэтому сразу же умер, даже собственного имени не узнав. Это было разумно, но все равно немного досадно, как скомкать и выкинуть черновик.

Второй раз родился здоровым и сильным деревенским мужчиной по имени Джек, но настолько грубым и глупым, что даже как-то сперва растерялся: не предполагал, что такое бывает. Что можно провести в состоянии всепоглощающей тупости не час и не день, а целую жизнь.

При этом быть Джеком оказалось довольно приятно, уж точно приятней, чем больным стариком. У Джека было много простых, легко выполнимых желаний: он с удовольствием ел и спал, перемещал предметы с места на место, испражнялся, пьянел от хмельного, дрался, чесал, где чешется, и так далее. Однако удовольствия от ярких физических ощущений хватило буквально на несколько дней, а потом Джек показался ему немногим лучше слабоумного старика из Воронежа. Поэтому на седьмой день он аккуратно подставил Джека под летящий в его голову камень. Прощай, Джек.

В третий раз родился солдатом Освальдом, тоже небольшого ума, но все же не настолько тупым, как Джек, зато таким упоительно храбрым и энергичным, что пару лет с большим удовольствием им побыл. Потом заскучал, конечно. Но был благодарен Освальду за время проведенное вместе. Очень нежно и ласково умер во сне, как будто имел дело с ребенком, а не с громилой тридцати с лишним лет.