Он увидел жену — вроде ее — уже возле такси. И узнал лишь потому, как она резко вертанулась на месте и юркнула в открытую дверцу. Следом с той же стремительностью скрылся в такси и мужчина. В форме или нет, Михаил не заметил. Машина, словно жену воровали и водитель заранее знал, куда ехать, ни секунды не медля, рванулась с места и… Он не только шагу не успел шагнуть, он даже подумать об этом не успел! Как стоял, так остался стоять — в полной ошарашенности, не веря, не желая верить свершившемуся! В то, что очень уж все просто: раз, прыг — и жизнь-то… жизнь-то распалась! А как дальше жить?.. И поплелся от ресторана, едва волоча ноги, хоть и был совершенно трезв. С выдергой в дипломате, которой оставалось лишь самому себе башку размозжить! Что же она наделала-то, все думал, что же она?! И набираясь сил, чтоб дожить до утра, твердил мысленно, что завтра в их большом промышленном городе произойдет маленькая трагедия. Чуть-чуть, совсем немного уменьшится его население. На два человека. Он будет кончать ее долго… А потом завершит и свои дела — на ее угасающих глазах… Так добрел Михаил до двери своей квартиры и, открывая еще, услышал женские громкие голоса… Лариска была дома! И те две девки из ресторана — с нею! Три бутылки вина с ресторанными штемпелями — на столе! «Не ругайся, — Лариска бросилась обнимать, — женушка твоя маленько загуляла!..» И с обескураживающей открытостью, не подозревая о том, что Михаил все видел, призналась, как в ресторане ее охмурял один офицер, подъезжал с разных сторон, в гости звал, а она ему ответила, заплатишь, мол, за наш столик, все к тебе поедем — тот зажался, денег с собой мало, заюлил, в следующий раз, говорит, ха-ха-ха… «А если бы он заплатил?» — столбенел Михаил. «Не заплатил бы», — твердила Лариска. «А если бы?!» — «Что я, дура, что ли, не вижу! Не ругайся же при людях». А он хоть и супил брови, сдерживался: внутри все таяло, радовался! Как щенок, как последний щенок — радовался,! И выпивал из принесенных бутылок, танцевал, а как уж потом целовал, как счастливо целовал жену!.. Как щенок.
И все бы оно ничего: ну, любила выпить. Початую бутылку в холодильнике нельзя было оставить — глянь, уже нет! А начни спрашивать — «Я вылила, в раковину вылила…» Не запивалась же, как некоторые. Но после подобных историй приходит наутро одна мысль: это лишь то, что увидел своими глазами, а каково же то, чего не видел?
Михаил, все обращаясь мысленно к незнакомому собеседнику, перебирая засевшие в мозгу, обидные эпизоды из жизни с Лариской, стал умываться. Охолонул лицо водой, просвеженно отфыркнулся… И распрямился, невидяще уставился в зеркало над краном. Еще несколько раз торопливо плеснул в лицо и вышел из туалета, по пути вытираясь полотенцем.
В купе, где недавно стоял картежный гвалт, уже не было ни заводилы, ни иных игроков. А в своем купе Михаил застал странную обстановку: люди сидели потупленные, притаившиеся, словно ночные зверьки под светом фар. Мордастого мужика, охочего до разговоров, не было. Зато появился некрупный рыжеватый паренек: придвинувшись к самому окну, он упорно смотрел в оконное стекло.
— Что такое? — тихо спросил Михаил, присев напротив пожилого человека, которому вчера вечером уступил нижнюю поперечную полку.
— Проиграл, — кивнул тот в сторону рыженького. Без тени укора или усмешки — виновато как бы, подавленно.
— Это вот играли-то, — указал Михаил большим пальцем на соседнее купе.
Пожилой человек в знак согласия закрыл глаза, скорбно, как на похоронах.
— И много?
Собеседник неторопливо пожал плечами и посмотрел исподволь в сторону рыжего парня. Михаил тоже поглядел на парня.
— Ты хоть раньше-то когда-нибудь играл? — спросил он, вспомнив, как заводила обучал игре.
Парень молча мотнул в ответ головой.
— И не умел? Только научили?!
Теперь парень согласно кивнул.
— И сразу давай на деньги играть! — Не мог вслух не изумиться Михаил. — Сколько проиграл-то?
— Все, — выдавил парень. Был он не так уж и молод, как показался сразу. Морщины у глаз, ввалившиеся щеки, чуть выдававшаяся вперед, пришамкивающая челюсть.
— А сколько это, все-то?
— Все, — повторил тот.