Некоторые проблемы истории и теории жанра

Братья Стругацкие начинали свой творческий путь в традиции твердой научной фантастики. В повести о коммунистическом мире "Возвращение. Полдень. XXII век" (1962) волшебное чудо (гости из отдаленного будущего сказочным образом появляются в звездолете XXII столетия) впервые мелькнуло где-то на обочине повествования. Веселая же повесть-сказка тех же авторов "Понедельник начинается в субботу" (1966) уже вся оказалась соткана из разноцветных полос фантастики, научной и сказочной, в институте Чародейства и Волшебства - в НИИЧАВО трудятся обыкновенные менеэс, они же профессиональные маги, потому что изучают волшебный объект - человеческое счастье. Естественно смотрятся в штатных сотрудниках НИИЧАВО Кот Ученый и Баба Яга - Наина Киевна Горыныч. И может быть, эти сказочные образы и персонажи имеют к науке куда более близкое отношение, чем профессор Выбегалло с его "ученым" шаманством; подлинная наука, может быть, вовсе и не противостоит, а, наоборот, сближается с благородным искусством народной магии... В контексте примерно таких вот шуточных размышлений, писатели отдают предпочтение сказочной фантастике перед той "научной", которая изображена в этой повести заодно с "наукой" профессора Выбегалло сатирической краской.

"Чистая" научная фантастика в русской литературе всегда тянулась к серьезному жанру (не считая, впрочем, лукавых юморесок А.Беляева о профессоре Вагнере, которые нарушали жюль-верновскую традицию). Нынешнее же, неуловимое подчас, переплетение волшебного чуда с научно-фантастическим, например, в серии повестей-буфф К.Булычева о девочке Алисе (современная версия известной сказки Л.Кэрролла), в его же рассказах о космических пришельцах, в "иронической прозе " поэта В.Шефнера, в пародийных новеллах И.Варшавского, в фантастических притчах Н.Катерли и т.д., вероятно, только и может реализоваться с усмешкой, ради сатирической сверхзадачи, в духе буффонады или пародии. Не столь изобильно, но не менее знаменательно другое, лирико-романтическое направление "фольклоризации" научной фантастики. Это, например, вариация на темы древнего мифа в рассказе В.Журавлевой "Урания" (1963), переработка библейских сюжетов Л.Обуховой в повестях "Лилит" (1966) и "Дочь Ноя" (1970), нравственно-философское переосмысление символики мирового фольклора в цикле повестей О.Ларионовой "Сказка королей" (1975), "Соната Ужа" (1979), "Солнце входит в знак Девы" (1981), "Солнце входит в знак Близнецов" (1981). Читатель, знакомый с живописью М. Чюрлениса, заметит совпадение последних названий с его картинами. Гениальный художник вдохновлялся философскими метафорами народной поэзии - от Литвы до Индии. А усвоение Ольгой Ларионовой фольклорных мотивов через их живописную интерпретацию знаменательно не только усложнением путей литературы XX века, но и тем, что небывалый интерес к фантастическим темам и формам сегодня проявляет также изобразительное искусство. Уже заявила о себе, например, научно-фантастическая живопись.

На наших глазах складывается какой-то новый род фантастической литературы, в котором творческое воображение научного типа выступает заодно с фольклорным и родственным ему условно-романтическим. Чтобы с такой внутренней свободой войти во взаимодействие с художественным сознанием иной природы, научно-фантастический жанр должен был проделать значительную эволюцию. И то, что он сегодня равно сближается с реалистическим и сказочным канонами, - результат не только его собственного развития.

Изменился окружающий мир, изменилось и восприятие мира, иным стало сегодня понимание природы фантастического искусства и его задач. Эйнштейновское релятивистское естествознание смягчило ньютоновский ригоризм оценки научно-фантастических допущений, более гибким сделалось требование детерминированности фантастического вымысла. Когда же стали сбываться одно за другим удивительные пророчества научной фантастики, многие ей поверили "на слово" - подобно тому как верили в старину в волшебное чудо. Подготовленного же читателя конца XX века привлекает в свободном, раскованном воображении продуктивность парадокса, не укладывающегося в формальную логику (с ней жестко связывали в прежние времена творческий метод научной фантастики), когда истина раскрывается сразу, поверх логических ступеней познания.

Сложились благоприятные предпосылки взаимодействия новейшей фантастики с древней; тем не менее, это вовсе не означает уравнивания возможностей творческого метода той и другой. Не только отдельные образы, но и общие принципы сказочной фантастики ныне не могут не выступать в контексте современного мышления, которое чем дальше, тем больше подчиняет себе наше сознание. Поэтому научно-фантастическая литература, когда она, скажем, отдает свои образы литературной сказке, тем самым приобщает и ее волшебный мир к своей собственной системе не только фантастических идей, но и литературно-эстетических принципов. В сказочной атмосфере, в свою очередь, явственней выступает художественная условность, метафоричность научно-фантастических допущений.