Некоторые проблемы истории и теории жанра

Итак, популяризация и занимательность... Но, быть может, более правы те, кто выделяет научную фантастику в своего рода мечтательный департамент Союза писателей? Распространено определение научной фантастики как литературы крылатой мечты. Горячий его приверженец -писатель А.Казанцев. Казалось бы, разумный подход. Но если даже забыть на минуту, что тем самым вся остальная художественная литература подразумевается заведомо бескрылой, здесь мы сразу сталкиваемся с необходимостью оговорок, которые делают бесполезным столь широкое определение. Еще в 1930г. некто И.Злобный предостерегал от "немалого вреда" Жюля Верна, потому что, мол, его произведения "размагничивали молодежь, уводили из текущей действительности в новые, непохожие на окружающее, миры".[21] Через три года в постановлении о детской литературе от 15 сентября 1933 года ЦК ВКП(б) порекомендовал переиздавать "уводящего от действительности" Ж.Верна...

Но злоключения литературы мечты не кончились. Через двадцать лет, в 1950г., критик С.Иванов вновь взялся предостерегать советских фантастов от "космополитических" витаний "вне времени и пространства". Цель нашей фантастики, поучал он, - наш завтрашний день, "именно завтрашний, отделенный от наших дней одним-двумя десятками лет, а может быть, даже годами".[22] На этот срок, подчеркивал С.Иванов, рассчитаны были "великие стройки коммунизма" и создававшиеся полезащитные лесополосы. В таком духе "поддерживали" мечту критики Г.Ершов, В.Тельпугов[23] и другие.

Определение научной фантастики как литературы мечты в наивной казанцевской формулировке обернулось прямой противоположностью - установкой на приземленную популяризаторскую фантастику. И это было не просто теория. В таком духе написал А.Казанцев в 40-х годах свой роман "Мол "Северный"". Таковы были бесконечно переиздававшиеся произведения В.Немцова. Кстати сказать, воинственную установку В.Немцова "попридержать мечту" (в предисловии к роману "Последний полустанок") и подхватил в своей теории С.Иванов. Оформилось целое направление. Сторонники ближней фантастики - В.Сапарин, В.Сытин, В.Охотников - сознательно ставили перед собой цель писать только о том, что было "на грани возможного" (В.Охотников так и назвал один из своих сборников), на выходе из лабораторий, опытных делянок. "Ближним" фантастам удавалось иногда выпустить неплохие произведения. "Книжка интересная, - говорили, например, читатели повести В.Охотникова "Первые дерзания". - Только почему она называется научно-фантастической?".[24]

Особенно не давалась "ближним" фантастам гуманитарная тематика. Декларации "помечтать о чистых сердцах" сочетались с пошлым морализаторством насчет пользы приземленного практицизма и деромантизацией космических исследований, интересы сегодняшнего дня противопоставлялись прогнозированию отдаленного будущего (ср., например, роман В.Немцова "Последний полустанок" с предисловием автора). В изображении же ближайшего будущего господствовали потребительские представления о коммунизме (роман В.Немцова "Семь цветов радуги"). Фантастика ближнего прицела не выдвинула ни одной сколько-нибудь крупной общечеловеческой проблемы, в то время как их во множестве порождало противоречивое взаимодействие современного индустриального прогресса с социальным.

Ту критику, которая сознавала, что проработкой фантастов, которые "ошибались" в поэтизировании лесополос и землеройных машин, жанра не поднять, тревожило положение дел в этой отрасли литературы. Тревога порой даже перерастала в утрированно пессимистическую картину всей истории советской научной фантастики.[25] Имя Золушка, которым А.Беляев окрестил научную фантастику в период временного спада (в конце 20 - начале 30-х годов), стало почти что нарицательным и продержалось в критике вплоть до недавнего времени. У издательств фантастика в самом деле долго была на положении Золушки. На симпозиуме "Творчество и современный научный прогресс" (Ленинград, 1966) писатель Г.Гуревич привел любопытные цифры. В 40-50-е годы у нас издавалось ежегодно в среднем не более 10 названий научно-фантастических книг - столько же, сколько и в 30-е годы. Это против 25 названий в 20-е годы! И это - по сравнению с 80 и более названиями начиная с 1962г.!! Если даже учесть, что половина из них переводы, и то скачок по сравнению с недавним прошлым внушительный.