Некоторые происшествия середины жерминаля

Эти шестеро вовсе не походили на посланцев свободы. Молча переводит Демулен взгляд с одного лица на другое. Но лиц этих он не видит — только белые плоские маски с провалами вместо глаз. Он еще не пришел в себя. Он стоит, весь дрожа, в ознобе. Он смотрит. Одна из масок — он не мог определить какая — выступает вперед. В руках у маски — листок. Единственное, что Демулен может разобрать, это цвет листка — желтовато-белый. Маска открывает рот. Вялые, невнятные звуки, лишенные всякого смысла, наполняют комнату. Похоже, что квакает лягушка, но не громко, не пронзительно, а сонно, кое-как. Демулен продолжает дрожать. Он стоит, склонив набок голову. С недоверчивым любопытством, с удивлением смотрит он на этот спектакль масок. Он здесь на положении зрителя, которому этот спектакль показывают насильно, для него самого он неинтересен. Он так ничего и не понял из квакающего, смятого голоса. Он поворачивается, он хочет уйти. В ушах у него тонко звенит. Растерянно озирается он вокруг, потеряв ориентир, — в этой страшной комнате так много дверей. Маски смотрят на него дырками глаз, затем показывают — налево… И правда, налево, там дверь. Демулену дурно. Прикрывая рот рукой, он быстро идет к этой двери, входит — и тут же делает шаг назад. Он попал не туда, ему нужен выход. Он видит небольшую продолговатую комнату, из которой нет выхода. Посредине комнаты стоит стул, а вокруг него четверо мужчин в зеленых жилетах, белых рубашках, черных галстуках. Один из четверых держит в руках ножницы. Демулен пятится. Он пятится до тех пор, пока спиной не прижимается к закрытой двери. Безумный страх охватывает его. Затем приходит ярость. Он в ловушке. Только это он и может сейчас понять — в ловушке! Его заманили, предали, обманули. Но так просто он им не дастся. Он дорого продаст свою жизнь. Он улыбается нехорошей длинной улыбкой, лицо его становится жестким, он оскаливает зубы. Он пригибается. Теперь он похож на хищника, попавшего в капкан. Тело его напрягается, становится легким и послушным, движения мягкими и точными. Они подходят все ближе. Еще ближе, еще. Одним прыжком он бросается на крайнего, опрокидывает его, бьет, душит. О, упоительное сознание силы, ощущение мести! Он счастлив. Трое дюжих мужчин набрасываются на него, пытаясь оторвать от жертвы, он вскакивает, расшвыривает их. Хлопает дверь, на помощь приходят еще трое. Из-под груды тел доносится полузадушенный рев Демулена. Шестеро человек с трудом опутывают его веревками и усаживают наконец на стул. Шарль — Анри Сансон чувствует, как затекает у него левый глаз, — он прикладывает к нему ножницы. В комнату один за другим входят национальные гвардейцы; беднягу Пьера уносят на руках. Сансон подходит к стулу и коротко обрезает черные мягкие волосы Демулена, обнажая тонкую белую шею, — это и все, чего он хотел. Демулена поднимают со стула, он весь опутан веревками, его одежда превратилась в лохмотья.

В эту минуту раздается громовой голос Дантона.

— Плевать я хотел на ваш приговор! — громыхает он. — Нас, революционеров, судит потомство. Вот почему оно поместит наши имена в Пантеоне, а ваши — сгниют в дерьме.

— Бей их, Дантон! — кричит Демулен и снова бросается на врагов, которым не помогут их маски. Он связан, но зубы v него еще остались. Он почти достигает цели, когда удар по затылку бросает его в темноту.

Уже девять часов утра. И даже одиннадцать — и ничего не происходит. Толпе надоедает молчать. Она ропщет, и она права — зря, что ли, собрались сюда люди со всего Парижа? Чего они там тянут? Скажите им там! Что слышно? Приговор? Ну, давно пора. Значит, теперь уже скоро. Трикотессы, вязальщицы, которые обладают способностью видеть сквозь стены, передают по цепочке — сейчас выведут. И правда, выходят национальные гвардейцы с ружьями наперевес, десять, двадцать, сорок человек. Став плечом к плечу, они образуют сплошной темно-синий коридор. Этот коридор начинается у выхода из арестантской и кончается у повозок, н вот уже по нему идет первый. Это Демулен. Он окровавлен, вместо рубашки — лохмотья, губы разбиты, слева и справа от него, как братья, гвардейцы. За Демуленом идет Дантон. Он не глядит по сторонам, на его лице, как приклеенная, застыла презрительная усмешка. Идет Эро де Сешель, идет Фабр д’Эглантин, назвавший сегодняшний день Днем латука. Идет испанский гранд первого класса Гусман, чьи предки завоевали Америку; сам он хотел умереть за свободу, и теперь умирает. Идет биржевой игрок и спекулянт Эспаньяк, которому так мало могут помочь сейчас его миллионы, несут Шабо, принявшего яд, но неудачно. Понуро идут банкиры Фрей… Примкнув штыки, гвардейцы очищают место вокруг повозок. Толпа волнуется, теснит, смотрит, кричит, ревет. «Фурии Робеспьера», не прекращая движения спицами, выкрикивают грязные ругательства, которые с одобрительным смехом подхватываются толпой. Представители народа, опоясанные трехцветными шарфами, появляются на возвышении перед дворцом Правосудия — их встречают оглушительными приветствиями. Да здравствует Республика!