— Вы все сказали неправду. Вы все прекрасно выспались в эту ночь… Я же решила доискаться истины, во что бы то ни стало, узнать действительно ли появляется привидение в нашем дортуаре и… и…
— И? Ты его видела? Да? Какое оно? Длинное? Страшное? Как смерть? Да? Или высокое под потолок? Или шарообразное, как мячик? — снова зазвенели вокруг Феи нетерпеливые голоса.
Она снова повела плечами и улыбнулась с едва заметной усмешкой.
— И не длинное и не страшное вовсе… — послышался снова ее спокойный голос. — Я видела только как от одной из кроватей, после полуночи, отошла тонкая белая фигура и, едва касаясь ногами земли, пошла, точно поплыла по воздуху легко и плавно, растопырив вперед руки… Она прошла в умывальню, потом, кажется в коридор и вернулась снова в дортуар. Проскользнула к окну, влезла на него и стояла долго с поднятыми кверху руками, точно птица, расправившая крылья и приготовившаяся лететь. Я не видела ее лица, но заметила только, что вся она была точно из мрамора белая, как статуя.
— Ах, какой ужас! — всплеснув руками, прошептала трусливая Петрова.
— Петя, молчи! Фея, душка, говори скорее, что же потом было? — дрожащим от нетерпения и любопытства голосом спрашивала Аннибал.
Фея загадочно улыбнулась и немного сдвинув свои темные брови заговорила снова:
— «Она» по крайней мере минут десять стояла на окне… Потом, соскользнула с него и снова пошла, точно поплыла по дортуару, прямо к одной из постелей…
— К чьей? — в один голос слилось около трех десятков голосов.
Фея опять сделала короткую паузу, окинула окружающую ее толпу девочек тем же внимательным взглядом и произнесла с расстановкой:
— Привидение остановилось у постели Незабудки и потом исчезло совсем.
— Ай! — взвизгнула не своим голосом Оля Зверева и ее голубые, как цветы глазки, испуганно запрыгали и заблестели. — Колынцева, противная этакая, как ты смеешь пугать!
И прежде чем кто-либо ожидал этого, Незабудка прыгнула со всего размаха на постель и подобрала под себя ноги.
— Я боюсь! Боюсь! Зачем ты говоришь это! Зачем! Зачем! — визжала она, вся сжимаясь в комочек и мгновенно делаясь белее платка. — Колынцева, дрянь этакая, ты нарочно меня пугаешь!
— Ты сама дрянь — душка, если оскорбляешь мою Диночку! — сверкая черными глазами, грозно подступила к ней Аннибал.
— Она врет, mesdam’очки! Ей Богу врет, душки, все врет, никакого привидения она не видала! — неистовствовала Незабудка на весь дортуар.
— Зверева, вы кажется с ума сошли! — металлическими нотками зазвучал негодующий голос Феи, — вы с ума сошли говорить мне, что я лгу! Или ты сейчас извинишься в сказанном тобой, или… Или, Зверева… Я презираю тебя! — раздувая тонкие ноздри и теряя обычное спокойствие, заключила Дина, бросая на Незабудку уничтожающий взгляд.
— И презирай, сколько влезет, а пугать я не позволю, да!
— Чем я виновата, что привидение остановилось именно над твоей постелью! — пожала плечами, живо обретая прежнее свое спокойствие, Фея.
— Ты опять!
— Mesdam’очки, не ссорьтесь, ради Бога. Madame Роже идет. Bonjour, madame Роже. Comment avez vous dormi cette nuit?[28]
— Mersi, mes enfants![29].
И madame Роже стала быстро мелькать по дортуару, подгоняя запоздавших воспитанниц, лениво совершавших их утренний туалет.
В восемь часов все уже были готовы и, выстроившись в пары, ждали нового звонка.
Первый урок был русский. «Праотец Авраам», благообразный, с наружностью древнего патриарха учитель, принес проверенные им к сегодняшнему дню сочинения, заданные нам вне класса, неделю тому назад. По недовольному лицу «словесника» было видно, что наша письменная работа далеко не доставила ему приятных минут.
Поздоровавшись с madame Роже и ответив наклонением головы на наше почтительное приветствие, праотец Авраам неторопливо вошел на кафедру, уселся на приготовленный для него стул и развернул принесенную им с собой пачку тетрадок.
— Ну, девицы, признаться, я ожидал лучшего, — произнес он с легкой гримасой, — последняя ваша работа, заданная мной на тему «Путь жизни», не говоря дурного слова, просто ужасна! Тема не трудная, как видите, а, между тем, кроме одного сочинения, приведшего меня в полный восторг, я, буквально, сгорел от стыда за моих дорогих барышень.