Некрасов

Год начинался тихо. События, которых все ожидали, еще будто находились под спудом, все было неясно и зыбко, общество питалось слухами и сплетнями. Говорили, что «плантаторские комитеты» закончили предварительную разработку крестьянской реформы и передали свои проекты в редакционные комиссии. Говорили, что петербургская бюрократия, засучив рукава, тоже принялась за составление планов и проектов. Говорили, что между явными крепостниками и представителями гуманного передового дворянства начались ожесточенные стычки.

Некоторые восторгались либеральными петербургскими сановниками, вступившими в бой с крепостниками. В чем заключался этот бой — никому не было досконально известно, но ругать «крепостников» и «плантаторов» стало модным в каждом петербургском салоне.

Лишь очень немногие — в том числе руководители «Современника» — относились скептически к возне в редакционных комиссиях. Чернышевский не раз говорил, что ему становится все противней и противней смотреть на эту возню. Ведь цель во всем этом одна: составить проекты освобождения крестьян таким образом, чтобы помещики остались безубыточными во всех своих награбленных у народа доходах и безнаказанными за угнетения и злодейства, которые они творили в течение стольких лет.

А когда ему говорили, что между программою крепостников и либералов колоссальная разница, потому что первые предлагают освободить крестьян без земли, а вторые — с землею, он приходил в величайшее негодование.

— Нет, не колоссальная, а ничтожная, — возражал он. — Была бы колоссальная, если бы крестьяне получили землю без выкупа. Взять у человека вещь, или оставить ее у человека, но взять с него плату за нее — все равно.

Он утверждал даже, что план крепостников лучше, потому что он никого не вводит в обман и его не прикрывают разными красивыми фразами.

— Честному человеку, слушая этих болтунов и хвастунов, становится противно. Это же настоящие враги народа, все эти либералы и прогрессисты.

Такие речи все чаще стали звучать в кабинете Некрасова, в столовой Панаевых во время «редакционных обедов». Некрасов не вступал в споры между защитниками либералов и Чернышевским, но все симпатии его были на стороне Чернышевского. Он с удовлетворением замечал себе, насколько умнее, честней, ближе к истине Чернышевский, чем хотя бы тот же Дружинин.

Когда разговоры о грядущей реформе разгорались в отсутствии Чернышевского, Некрасов чувствовал себя обязанным защищать его точку зрения. Однажды — это было у Тургенева — Дружинин и Анненков начали славословить «гуманные» начинания правительства и предрекать великую благодарность, которую выразит ему крестьянство за его деятельность. Некрасов, не выдержав, сказал, что напрасно Дружинин берет на себя роль толкователя крестьянских чувств.

— Вам, любезнейший, так же неизвестны чаяния мужиков, как тем комиссиям, которые разрабатывают проекты. Уверяю вас, мужик никого не станет благодарить, увидав, что его ободрали, как липку. А именно к этому и ведет вся деятельность этих редакционных господ.

Он хотел было сказать о рассуждениях Фета, который сравнивал крестьянина с дитятей, а помещика — с опекающим его добрым папашей, но, взглянув на Тургенева, замолчал. Тургенев играл с Бубулькой и на лице его было презрительное, брезгливое выражение. Не стоило продолжать разговор. Да и Фет ведь приятель Тургенева…

Разделение общества на два лагеря сказывалось и в литературе. Это было неравное деление, — на стороне одних было большинство газет и журналов, а программу вторых выражали наиболее ясно только «Современник» и новорожденная «Искра». С нового года это деление стало особенно очевидным. Оно проявлялось во всем, начиная с такой мелочи, как объявление на подписку. «Старые» литераторы, корифеи изящной литературы не стояли в объявлениях «Современника», как бывало, на первом месте. Не сообщалось об «исключительном сотрудничестве» Тургенева, графа Толстого и Григоровича. А Фет, Майков и Полонский, об участии которых в прошлом году говорилось отдельно, упоминались только в общем перечне сотрудников.

С первого же номера журналы начали метать стрелы друг в друга. Дружинин со страниц «Библиотеки для чтения», не называя имен, напал на «Современник» и его направление. Иван Иванович Панаев в январской книжке разразился фельетоном и против реакционного дворянства, которое он назвал «китайщиной», и против либералов, им он советовал «не заноситься» и помнить, что их роль уже сыграна и им пора уступить место новому поколению.

В «Отечественных записках» с первого же номера начал печататься новый роман Гончарова. Осторожные критики пока что рассматривали его только с точки зрения литературных достоинств. Но очень скоро почувствовалось, что роман этот имеет глубокий социальный смысл. Особенно остро чувствовал это Добролюбов; он с наслаждением читал роман, ждал выхода каждой следующей книжки «Отечественных записок», испещрял их пометками и готовился выступить с большой статьей по поводу романа.