Некро Файлы (ЛП)

Ты проходишь в глубь помещения. Внезапно пол становится ниже – на полступеньки – не больше, и ты падаешь вперёд. Колени сгибаются, но ты умудряешься поймать равновесие - слава Богу, ты всегда твёрдо стояла на ногах, - и выпрямиться. Ты чувствуешь себя не глупо – скорее, уязвимо: То, чего ты не можешь видеть, всё же может причинить тебе боль, мама! Но она никогда не хотела слушать ни тебя, ни Кевина, а теперь не может.

Пульсирующее техно почти сводит тебя с ума. Оно вызывает в тебе ярость. На жизнь - за то, что она с самого рождения взваливает на тебя всё это сумасшествие. На своих родителей - за то, что они это безумие укрепляли. На Кевина – за слабость, за то, что заставил тебя бороться в одиночку. Ты бесишься на себя и свою лживую философию невмешательства, которая дала твоему брату полный карт-бланш, окружив его безусловной любовью, причастив его, чтобы его душа могла лететь в другие миры. Ты уничтожила условия, которые вели к ответственности за свои действия. Сила, с которой ты держишь себя в узде, равна силе вседозволенности, которой он наслаждается.

Все твои чувства в ужасе съёживаются. Ты убеждаешь свои глазные нервы, чтобы они прояснили твоё зрение. Когда это происходит, появляются очертания. Тела, словно огромные тараканы, испещряют стены. Ближайший из них затягивается сигаретой. Жёлтый отблеск пожара отбрасывает адский свет на резко очерченные черты лица. Лицо – не дружелюбное, но глаза слишком отрешённые, чтобы быть вражескими.

Ты медленно продвигаешься вперёд, ощущая ногами на уровне пола уклоны, которые теперь, кажется, уже повсюду. Молотящий звук меняется, словно умело работающий обеими руками человек переложил молот из одной в другую. Ритм всё тот же. Он лупит по твоей нервной системе, производя ещё больше ярости, которую ты пытаешься в себе победить, и пульсируя в твоих гениталиях. Большинство здешних клиентов, должно быть, под воздействием экстази. Под экстази эта музыка возбуждает их как-то иначе, ты где-то читала об этом.

В конце концов ты натыкаешься на бар возле танцпола. К тебе наклоняется девушка - или хорошая имитация, - нацистская фуражка низко надвинута на подведённые глаза, почти отсутствующая грудь обнажена, крошечные проколотые соски стоят торчком, направленные на тебя. Она не спрашивает, что тебе нужно. Ты создаёшь впечатление человека, которому всё глубоко безразлично. Диди выкрикивает свой заказ и жестом призывает тебя сделать то же. Ты склоняешься к ней, а на её лице появляется неприязненное выражение при взгляде на пальто, которое ты прижимаешь к телу, её глаза говорят: ты недостаточно смела, чтобы быть здесь. Стараясь перекричать грохот, ты кричишь:

- Джек, чистый!

Не удостоив тебя даже кивком, она отворачивается и растворяется в темноте. Ты смотришь вправо, где танцуют около дюжины человек.

Молодые. Худые. Обнажённые. Пот стекает по мускулистым телам, никогда не знавшим жира. Эти исполнители Пляски смерти^[27] корчатся и подпрыгивают в такт биту, их глаза закатываются до белков в мигающем чёрном свете стробоскопа, языки вываливаются изо ртов - изображающие мертвецов марионетки, которых дёргают за нитки. Один возбуждённый член внезапно фонтаном выстреливает в воздух. Два танцора тут же падают на колени и с жадностью поглощают выделения.

Свет позволяет тебе разглядеть клиентов рядом с тобой у бара, на танцполе: раздетые, они ждут, высматривают, ласкают себя и друг друга. Они все походят на скелеты: рёбра выпирают, кости таза торчат, многие из них лысые, черепа чрезмерно большие в сравнении с детскими телами - эдакие гигантские зародыши. Они напоминают рисунки пришельцев, фотографии с жертвами концентрационных лагерей. От их вида тебе становится жарко, ты ощущаешь себя педофилом. Или некрофилом. Ты удивляешься, когда это стало сексуальным - выглядеть так, словно ты умираешь с голоду.

Ты не ощущаешь грубого постукивания по плечу - его ритм такой же, как и у музыки, такой же, как и у рыскающих возле тебя пальцев, такой же, как и у твоего сердцебиения, вынужденного синхронизироваться с этим всем. Но ты, в конце концов, всё же замечаешь его, поворачиваешься и обнаруживаешь свою выпивку. Барменша в фуражке, держа одной рукой бокал, а второй лаская проколотый сосок, протягивает тебе твою порцию и оставляет руку перед собой с раскрытой ладонью - так же, как человек у двери и в гардеробе. Они тебе кажутся помирающими с голода нищими, которые готовы взять что-угодно у кого-угодно, но не меньше, чем они требуют. Образ возбуждает своей непристойностью. Ты протягиваешь купюры, которые исчезают быстрее, чем достигают ладони.