Некро Файлы (ЛП)

"Институт Святых невинно убиенных младенцев" был одним странным грёбаным местом. Вы входили в этот лабиринт зданий на пересечении Восемнадцатой улицы и Оноре-стрит, миновав небольшой кусочек чего-то похожего на филадельфийский рядной дом; это здание, которое было ожоговой палатой для всего округа, и Маяк для слепых. На северо-восточном горизонте манила пара огромных красных неоновых губ, рекламирующих ковры "Магики".

Уроки чтения и правописания не были слишком сложными; наши сеансы реабилитации отражали наши потребности. Терапевты были великолепны. Клянусь, Вонни Ллевеллин и Рон Шавлус обладали терпением святых. Реабилитация в основном состояла из упражнений на координацию, игр, чтобы каждый человек использовал свою правую и левую стороны независимо друг от друга или в тандеме.

Что было странным в "Институте Святых невинно убиенных младенцев", так это мои одноклассники. Не всем из нас разрешали ходить с классом на экскурсии, вроде той, что была у Рипли. Иногда мне казалось, что это тюрьма. Со мной никогда не обращались плохо, но я чувствовал, что всеми нами манипулируют каким-то образом, который я никак не мог понять.

Реабилитационный центр для несовершеннолетних, где мы находились, был в комнате под номером восемнадцать, большие чёрные цифры на оранжевой двери. В комнате номер двадцать должно было быть ожоговое отделение, но там находились люди всех возрастов, подключенные к разным аппаратам. Я слышал, как несколько санитаров ворчали по поводу того, что им приходится работать с "Куском боли", который находился в углу комнаты номер двадцать. Пустая синяя дверь.

Я никогда не видел ничего из того, что происходило в этом длинном коридоре из подкомнат. Но я слышал крики. Несколько раз за эти годы меня вырвало на ладонь или в мусорное ведро, как удобнее, когда я вспоминаю эти проклятые, пронзительные, ужасные крики.

Когда-то это не имело ничего общего с воспоминаниями. В медицинском журнале я наткнулся на фотографии мертворождённых талидомидных детей, таких, какой был у Селандин.

Один из этих "мертворождённых" детей был не чем иным, как нервным столбом, обёрнутым вокруг кости в плаценте.

* * *

Я возвращаюсь в спальню, мои руки вымыты и свежие. Я до сих пор чувствую запах рвоты в слабом весеннем воздухе. 31 мая, первый настоящий отход Чикаго от зимних дней. Это не плохой запах. Это пройдёт через несколько минут, как когда мы с Селли были детьми и тайком курили на заднем крыльце двухквартирного дома Плихта.

Селандин крепко спит. Скоро взойдёт солнце, небо уже цвета морской волны. Её груди поднимаются и опускаются, снова поднимаются. Голова под её левой грудью склоняется набок.

Когда Селандин дышит, голова выглядит как буй, качающийся у Фуллертон-Бич. Её глаза открыты, и она смотрит на меня.

Смотрит молча.

* * *

Столько уродств в одном классе. Мальчик, у которого череп был проломлен свинцовым стержнем, у другого был выпученный глаз, как будто его голова была пузырём, выдуваемым из пластиковой трубы. Многие едва могли стоять. Я мог, но избыток крови в мозгу заставил мою голову опускаться. Мой подбородок часто касался груди, я смотрел вверх, мои брови обрамляли мой взгляд на прекрасную Селандин.

В ней не было ничего заметно плохого. По крайней мере, по сравнению с другими. Её позвоночник был изогнут вправо; я слышал, как Рон Шавлус упомянул, что в конечном итоге он может перестроиться. Она всегда носила пышные платья в цветочек. Конечно, это был 1966 год, и все девушки были одеты в одежду, которая скрывала все возможные аспекты их юной сексуальности, а цветы источали невинность. В эти дни я вижу те же самые узоры на женщинах, одетых в одежду для беременных.

* * *

К середине 1967 года расписание многих моих одноклассников изменилось. И Селандин, и я, а также несколько других настолько улучшили свою подвижность и координацию, что нам приходилось приходить на терапию только три раза в месяц. Так продолжалось, пока мне не исполнилось тринадцать. Терапевтические кабинеты - двухквартирный дом в Абердине - были ближе к нашим домам.

Исчезли воспоминания о мальчике в ожоговом отделении, о котором говорили санитары в "Куске боли". Его мать оставила его спать на вершине змеевика нагревателя. Вместо пересадки кожи врачи сняли несколько дополнительных слоёв кожи с ягодиц мальчика и провели эксперименты с инъекциями Т-лимфоцитов.