Некролог

Лиза старалась поспевать за всеми молящимися, но не могла прочесть с листа текст, он расплывался и прыгал перед глазами. Она сжала в руках четки, и прижала ладони ко рту, но смирение не наступало. Девушка раньше никогда не позволяла себе быть раздражительной и вспыльчивой, но в тот момент она никак не могла обрести контроль над собой. Она заметно нервничала, но никому не было до нее дела, никто даже не смотрел в ее сторону. Девушка немного успокоилась от этой мысли и позволила себе оторвать глаза от священного писания.

Общие звуки приглушились, и Варя снова услышала мысли послушницы: «Мне душно, моя плоть и мой дух разрываются на части. Словно кто-то наперекор моей воли вторгается в мои мысли и крадет воспоминания. Я не могу вымолвить даже несколько слов, но не без причины сторонюсь этот дикий люд, я совершенно не имею с ними ничего общего. Я пришла сюда не для того, чтобы жаловаться и стонать, напротив, я пришла обещать свое вечное служение Свету».

Элизабет украдкой подняла глаза и осмотрелась. Она знала, что находилась в лоне церкви, где не должна проявлять любопытство к молитвам и надеждам других людей. Но стоило ей лишь зацепиться за человека взглядом, как она понимала его внутренний мир. И она снова и снова взывала к своему былому смирению, но бунтарский дух рвался наружу, на подступах изрыгая потоки бессильного, от того и тошного гнева. Она хотела прекратить думать о происходящем, но ее воля слабела, становилась ненадобной.

Варя видела ее переживания, Элизабет заслуживала собеседника, того, с кем она могла бы обменяться пусть лишь парочкой слов. Ей это было бы достаточно, так как она была лишена всякой возможности видеться со сверстниками, ее отец - Арон, так паромщика звали дома, мало походил на уравновешенного человека. Лизе захотелось начать махать по сторонам руками, прогоняя прочь, как мошкару, дурные мысли.

Раньше, быть может, еще пару недель назад Лиза еще не так сильно боялась своего отца, хоть он и всегда был угрюм и нелюдим. Никто не имел права возразить ему, в противном случае он розгами бичевал усомнившихся в нем пасынков. Только обычно он был немногословен и требования свои никогда не менял, Лиза, как и другие члены их семьи, имела закрытый список разрешенных и нужных действий. Если девушка выходила за рамки дозволенного, Арон либо колотил ее, либо заставлял выполнять уроки чистописания, которые она заканчивала уже в полной темноте, пачкая чернилами бумагу. И даже сидя в церкви, Лиза боялась рассердить отца, и потому старалась не поднимать головы от книги, лежащей у нее на коленях, но тревожные мысли кружили и кружили у нее в голове: «Я - причина этих страшных перемен в моем отце. Мне хотелось бы оградиться - хоть ненадолго остаться одной. Но здесь, среди всех этих слабых и умалишенных людей, я чувствую себя такой одинокой, единственной и всем от них отличной девочкой. Знаю, что нельзя допускать и мысли о том, чтобы заглянуть другому человеку в душу, нельзя из любопытства слушать чужие молитвы и покаяния, тем более что в церкви. Но я хочу лишь осмотреться, считать нескольких людей, познакомиться с ними поближе. Такое чувство, что я единственная, кто может напрямую взывать к Богу о помощи. На пути к Господу образовалось множество посредников, а цель служения Ему искажена трудами лжепророков, которые ныне перед нами святы. Человек никогда не должен просить Спасителя о счастье, Ему противно будет одарять раба Своего грехами и усладами, о которых тот для своего счастья просит. Они же вечно плачутся Ему о том, что правила, которые Он единожды установил, слишком строги, и надобно их смягчить, а то тягостно бытие, дарованное им с рождением. Они собираются в одну компанию, образуют культ, обряды и ритуалы которого становятся все запутанней и помпезней.

Отец будет ждать меня у выхода на улицу или уже около дома? Дома. Он не хочет, чтобы нас видели рядом, стыдится меня. Я не знаю на то причин, но мне больно и уже хочется взять на себя любую вину, только бы все эти мысли хоть на миг исчезли из моей головы. Кто-то приходит по ночам в наш дом, как коршун, пикирует Он от кровати к кровати, садится на ее изголовье и что-то бормочет на своем адском языке».

В воздухе повисло беспокойство, чувство беспричинной тревоги заставляло людей оборачиваться и смотреть на Элизабет. Она заметно занервничала, так как не любила пристальное внимание к своей персоне, это могло разгневать отца да и окончательно испортить ее репутацию ни в чем неповинной девушки. В это время в храм ворвался вольный Слушатель, рыскающий в поисках объекта для дьявольской насмешки. Дух не имел ни имени, ни образа, который был бы постоянен. Он с легкостью менял черты лица, местонахождение, вселяясь в статуи или людей из толпы, ловко скача между ними по рядам. Дух вел себя дерзко, напоказ выставлял Свое пренебрежение к человеку, служившему игрушкой в Его руках.