Некромант. Новелла о непутёвой ученице

— Дядя Ир, почему она только дёргается, словно больная пенной трясучкой?

Я поглядел на лежащую посередине крохотного помещения сушёную кошку. У той действительно лишь изредка судорожно шевелилась конечность, хвост или ухо. Порой она целиком вздрагивала, и этим всё дело ограничивалось.

— Ты неправильно задаёшь вопрос, — ответил я, мельком взглянув на забравшуюся повыше Таколю.

Рыжая северянка подтянула верёвки гамака, очутившись практически под самым потолком. Впрочем, тот и без того был низок, и хотя я не бился об него головой, но создавалось ощущение, что это вот-вот произойдёт. Широта и размах — это большая роскошь в море. Даже богатым гостям доставалась клетушка три шага на пять, где есть место только для трёх гамаков, расположенных под ними тюков с вещами и походных сундучков, да небольшого столика на очень коротких ножках. Синейская манера сидеть на полу поверх жёстких подушек прижилась в морских странствиях, ибо нет боязни, что что-то опрокинется.

— А как ещё можно спросить, если она просто дёргается? — рассерженно спросила Мира.

Она надула щёки и губы и глядела на меня исподлобья.

— Нужно спрашивать так. О, великий учитель, дозволь пасть твоей смиренной ученице к твоим стопам в поисках мудрости.

— Не смешно, дядя Ир, — пробурчала Мираэль, надувшись ещё сильнее.

Я усмехнулся при виде такого зрелища, а потом всё же сжалился.

— Мира, ты прочитала свиток с синей лентой, который я тебе дал?

— Да, но ничего не поняла.

Я вздохнул и сел на пол, вытянув ноги и прислонившись к стенке каюты спиной. Через тонкую перегородку стали слышны звуки невнятного проклятия. Там располагалась каюта писца и доверенного слуги сенатора, и, видимо, старик отдал несуразные распоряжения кому-то из них.

Нетленность мы изучим позднее, кошка и так не сплесневеет. Подъём зависит только от внутренних сил некроманта, а вот контроль требует воображения, постоянной практики и усердия. Показываю.

Я сделал вдох, накинул на кошку чары осветочения, а потом прямо на четвереньках подполз к жертве. Снова вдох и выдох. А затем лёгкое прикосновение к высохшей до состояния вяленой рыбки тушке заставило на её коже вспыхнуть паутину тонких нитей. Одни тянулись к частям тела животного, другие всплывали вверх, медленно колыхаясь, как водоросли на малой волне.

— Что это? — тут же сунулась вперёд Мира.

Она села на коленки, упершись одной рукой в пол, а второй попытавшись прикоснуться к сияющим нитям, но те проскальзывали между её пальцев, словно струйки дыма.

— Я подсветил нити контроля. Так проще с ними работать. Жёлтые — это их остатки в теле там, где раньше были жилки. Бывает, у живого среди ярко-белых нитей встречаются блекло-жёлтые. Например, в убитом зубе или отсохшей руке. Это значит, в теле уже есть неживой орган.

— А это что за блохи?

Мираэль показала пальцем на быстро бегущие по нитям янтарные искорки. Те проскакивали по паутине, рождаясь из ниоткуда, а потом исчезая в никуда.

— Это крупицы твоей воли. Но ты ещё не умеешь их усмирять, вот они и скачут туда-сюда.

— А как научиться?

— Ты прочитала свиток? Там всё написано было.

— Темнятство, — буркнула племяшка, недовольно нахмурившись. — Это долго.

— Учиться всегда долго, зато потом…

Я снова сделал вдох и провёл ладонью над иссушенным трупиком с пустыми провалами глаз и оскаленной пастью. Искорки замерли, а потом погасли. Кошка обмякла, уронив переставшие дёргаться лапки на доски пола. Крупицы моей воли вспыхнули яркими белыми звёздами, но не хаотичным месивом брызг на ветру, а выстроились равномерно и упорядоченно.

Следующим шагом я вытянул перед собой руку и растопырил пальцы. Искры метнулись вдоль кошачьего тела, словно невероятно быстрые муравьи, и сушёный зверь повторил за мной движение. Кошка вытянула лапу и выпустила когти на ней, а потом опустила лапу вниз и поцарапала доску.

— Зелень зелёная, — выдохнула Мира, неотрывно глядя на четвероногую нежить. — Я так же хочу.

Учись и будешь. Я вон, с тремя сотнями нежити одновременно управляюсь, — ответил я, гася осветочение и разрывая нити контроля, отчего кошка замерла, снова становясь обыкновенным куском сушёного мяса.

— Научи меня подсвечивать искорки и паутинки, — тут же выпалила Мира, подскочив и повиснув на мне. — Научишь, дядя Ир?

— Этому надо несколько лет учиться. Это сложные чары.

— Ты же сам говорил, что это помогает новичкам, — с недоумением спросила племяшка.

— Говорил, — ответил я, обведя глазами крохотную каюту с небольшим стёклышком на входной двери, от которого падал тусклый свет пасмурного вечера.

Если бы не кристаллики солнечной соли, насыпанные в стеклянный кувшин и залитые водой, было бы темно. Кристаллики долго сохли на солнце, впитывая его свет, а когда снова попадали во влагу, начинали светиться ярким желтовато-белым сиянием. Если же сушить их над огнём, то и свет будет как у тлеющих углей. И в этом солнечном сиянии блестели зелёные глаза спрятавшейся в своём гамаке под простынёй Таколи. Одни только глаза и торчали, большие и внимательные. Что называется, страшно и интересно.

— Говорил, — повторил я. — Помогают ученикам, но создают их учителя́.