– Эй, ты-то чего загрустил? Выше нос. – Она почесала пушистую макушку слова. – Вот… а дальше… Года три мы после этого не встречались и не разговаривали вообще, но затем одно письмо (мол, как дела, все ли в порядке), за ним второе, а потом оказалось, что мы все трое с завидной регулярностью пишем друг другу. Стали встречаться иногда. Не специально, просто не избегали друг друга, если виделись. На этом и остановились. Я старалась. Старалась изо всех сил. Загоняла себя работой, обзавелась кучей хобби, не отказывалась от свиданий с другими мужчинами. Но… я не смогла изменить себя. – Женщина вздохнула, пожала плечами. – Марек не так давно женился. Девушка, с которой он встречался, забеременела, и, конечно, он не мог поступить иначе. У него дочка родилась, месяца четыре как. Назвал Агатой… Итон до сих пор не женат, похоже, у него сейчас нет никого. Казалось, можно бы уже сделать однозначный выбор. Но даже теперь я не могу. Так уж вышло. Я глупая, очень глупая женщина, Живчик.
Она отодвинула чашку, потянулась к стопке книг, лежащей на другом конце стола. Взяла верхнюю. Разговоры разговорами, а работать тоже надо. Тем более сейчас.
Следующие три недели Агата почти не выходила из дома, слушала радио и просиживала дни и ночи за книгами. Иногда она навещала отца Марека, по-прежнему жившего в своем старом доме, но вестей от сына тот не получал. Родители Итона уже полгода как уехали к дальним родственникам, поселившимся где-то у моря, и возвращаться в ближайшие месяцы не собирались. Время от времени Агата заходила к ним на участок, чтобы проверить, целы ли замки, или подровнять кусты шиповника. Дом оставался тихим и пустым, отсюда новостей тоже ждать не следовало.
Июль принес с собой жару и пыль. Плавились на солнце забытые во дворах детьми резиновые игрушки, высыхала и ломалась в руках трава, прятались в тени цепные собаки, а слова, вечно шныряющие под ногами, будто растворились в знойном мареве улиц.
У Агаты ничего не клеилось, раз за разом она вчитывалась в собственные выписки из книг, перепечатывала нужные статьи, погружалась в исследования архаизмов и лексических значений слов, записывала приходящие в голову идеи, но – ничего, пусто. Теория складываться не хотела, слово не выкристаллизовывалось.
Гроза пришла неожиданно. Еще с утра небо расчерчивали только узкие перья облаков, но уже к обеду их стало больше, а в городок со стороны юго-востока потекла влажная духота. Спустя пару часов на улице потемнело, а вдалеке послышались раскаты грома, словно посыпались на жестяную крышу опадающие яблоки.
В дверь неожиданно затарабанили, оглушающе, с юношеским напором и силой.
– Агата! Агата! Мисс Линделл! – раздался мальчишеский голос за порогом.
Женщина распахнула окно, высовываясь по пояс.
– Джереми? Что случилось?
Мальчишка тут же подскочил к окну.
– Агата, там мистер Тадеуш! У него… кажется, удар.
Внутри похолодело. Отец Марека? Не может быть.
Отвечая на незаданный вопрос, Джереми протараторил:
– Он сегодня телеграмму получил. Вроде из полка, в котором его сын служит. Говорят, сын ранен. У него сейчас доктор, то есть у мистера Тадеуша дома. А я знаю, что вы за него волнуетесь, вот я и заскочил сказать.
– Спасибо, Джереми, – побелевшими губами произнесла Агата. – Я… я сейчас иду.
Она дала себе пять секунд на бессмысленное созерцание стены, затем кинулась в ванную, сгребла в сумку все лекарства, что у нее были – да, там медик, но вдруг, на всякий случай, – и, наскоро сунув ноги в туфли, выскочила за дверь.
Подбежала она к зеленой ограде, когда отца Марека уже выносили на одеяле сердобольные соседи, чтобы погрузить в пикап и довезти до больницы. Рядом суетился частный врач, по счастью, живущий через дом. Агата подскочила к старику.
– Мистер Тадеуш?
Тот был в сознании, дышал тяжело, с короткими всхрипами. На бледной коже отчетливо проступали синие вены.
– Агата, – прошептал он, медленно поворачивая голову – Там… на столе… телеграмма. Прочти.
– Я поеду с вами.
– Не надо. Мальчики сп… справятся.
Агата отступила, убедившись, что добровольные помощники сделали все, чтобы мистеру Тадеушу было удобно в машине. Пикап фыркнул мотором и помчался к больнице настолько быстро, насколько мог.
Входить в дом не хотелось. Не хотелось брать лежащий на полу желтоватый листок, не хотелось его разворачивать. Но разве у нее был выбор?
Подняв листок, Агата с минуту вчитывалась в текст, затем сложила бумагу и попыталась сунуть ее в карман. Пару раз пальцы проскальзывали мимо, пока наконец угодили куда нужно. Когда женщина шагнула за порог, над Санниплейс оглушительно громыхнуло и тут же отвесной стеной хлынул дождь. «Ну вот, забыла зонтик», – подумала она.
В последний раз оглядев комнату и решив, что даже если в лихорадочных сборах она что-то забыла, это уже неважно, Агата подхватила небольшой саквояж и открыла дверь.
– Живчик, беги, – сказала она слову, замершему возле ее ног. – Я уезжаю, в доме никого не будет. – Слово не шелохнулось. – Да беги же, тебе нельзя оставаться внутри. На улице ты хоть какую-то еду себе найдешь.