Некромерон

— Вполне понятное стремление матери уберечь свое единственное дитя от превратностей судьбы заслуживает токмо уважения и сочувствия, — проникновенно сказал Иоффа. — Что же до верных слуг, то ваше высочество совершенно правы: тут их сыщется в избытке. Мы все принадлежим вам и душой, и телом. И именно как верный слуга мессира герцога я обязан предупредить вас о том, что господин Думгар — он весьма необычный… особенный, я бы сказал — неповторим есть.

— Догадываюсь, — усмехнулся Зелг. — Судя по всему, это древний старец, если он служил еще моему прадеду.

— Древний? Да, древний, — усмехнулся Иоффа. — А вот старец ли?

В этот момент они достигли первого ряда укреплений, проехали под вратами, украшенными венками из прелестных цветов, лентами и зелеными миртовыми ветвями. На надвратной башне реял на ветру черный с серебром флаг кассарийских некромантов.

Лишь только конь Зелга ступил на вымощенную звонким камнем дорогу, что — прямая, как стрела, — вела ко второму ряду укреплений и обрывалась на краю глубокого рва, воздух наполнился торжественным пением труб. Невидимые герольды надрывались от восторга, сообщая миру великую весть: мессир да Кассар снова дома, замок встречает хозяина.

У Зелга даже слезы навернулись на глаза.

Именно их герцог и посчитал единственной причиной, по которой ему так и не удалось обнаружить виртуозов трубачей, хотя он усердно вертел головой во все стороны.

Потом почтительно приотстала толпа добрых поселян и поворотила обратно, в Виззл — праздновать возвращение господина и поднимать бесчисленные тосты за здоровье, процветание и упрочение рода да Кассаров.

А потом почти бесшумно опустился подъемный мост, конь, влекомый Иоффой, бодро процокал по дубовому, окованному железом настилу, миновал трапезную, оружейную и конюшни, оставил в стороне черную громаду донжона и остановился перед самыми дверями господского дома.

По ступенькам, словно лазурные речные воды, стекал к ногам Зелга драгоценный аздакский ковер, который его матушка непременно запрятала бы в сокровищницу и запретила выносить даже в пиршественный зал, не то что класть под ноги.

И первый всплеск варварской гордости захлестнул герцога. Он слегка устыдился этого, но только слегка. Зелг даже не представлял себе, насколько сильна кровь кассарийских некромантов, и потому не мог понять, что творится с ним — обычно таким спокойным и уравновешенным.

А затем распахнулась дверь, и перед ним склонился некто грандиозный, величественный и великолепный.

Молодой герцог судорожно схватился за горло, попытался что-то просипеть, но у него ничего не получалось. Он открывал и закрывал рот, словно рыба, вытащенная на берег, и чувствовал себя приблизительно так же. В ушах грохотало. Это рушились все представления о реальном мире.

Между тем встречавший выпрямился, и глаза Зелга невольно метнулись ввысь, пытаясь охватить взглядом господина Думгара во всем его великолепии.

Он и впрямь был уникальным в своем роде — единственный выживший за всю историю некромантских войн грандиозный каменный голем, с чьего высокого чела давно уже стерлась от времени надпись, гарантировав ему великую силу, свободу и бессмертие.

Впрочем, про смерть и бессмертие големов Зелг да Кассар пока что не знал, а если бы и узнал, то ровным счетом ничего бы не понял.

— Э-ээ, — пробормотал он, соображая, что вышеупомянутое «э-ээ» никак не тянет на приветственную речь наследника, впервые вступившего под сень отчего дома. — Ну, то есть, это… Я… вот… — И он пощелкал для убедительности пальцами.

— Добрый день, — пророкотал голем. — А столь необходимые уединение и тишину, равно как и глоток холодной освежающей воды милорд может найти на заднем дворе, если соблаговолит пройтись вот по этой тропинке. Мы же готовы ждать, сколько потребуется милорду, чтобы оценить и взвесить обстановку. Впрочем, позволю себе заметить, что горячие блюда уже готовы. И немериды под винным соусом просто исходят соком.

Упомянутые немериды были слабым местом молодого герцога. Немерид он был готов поглощать в неограниченном количестве, невзирая ни на настроение, ни на состояние здоровья или финансов. Несчастная либо счастливая любовь, карточный выигрыш или, напротив, проигрыш, слава либо безвестность — все это меркло в ту минуту, когда на стол ставили огромное серебряное блюдо, полное раскрытых раковин с нежнейшим розоватым мясом. Словом, грех чревоугодия — это святое дело.

То, что невероятный домоправитель знал об этой слабости своего далекого, незнакомого хозяина, тронуло Зелга и заставило его ощутить первый, пока еще слабый укол совести.

— Благодарю вас за теплую встречу, милейший Думгар, — молвил он не своим, каким-то скрипучим и бесцветным голосом. И, собрав всю волю в кулак, продолжил: — Я, вероятно, устал с дороги сильнее, чем предполагал. Вы угадали. Мне необходимо несколько минут тишины и уединения да глоток воды, чтобы взбодриться. Признаюсь, я взволнован.

И неверными шагами удалился по тропинке.