В автомобиле нашли ларец из пахучего дерева с вычурами гнусной резьбы и пергамент, которого не смог прочитать ни один человек. Серебряный ключ сгинул — вероятно, туда же, куда и Картер. Больше никаких определенных улик не было. По словам сыщиков из Бостона, обрушившиеся доски и балки старого дома Картеров были странно стронуты с места, и кто-то обнаружил платок в мрачной чаще между скалистыми ребрами склона позади развалин, невдалеке от страшной пещеры, прозванной Аспидовой норой.
Тогда-то местные легенды об Аспидовой норе и обрели новую жизнь. Фермеры толковали о богомерзких делах, на которые старый колдун Эдмунд Картер приспособил этот ужасный грот, и приплетали россказни более свежие о водившемся за самим Рэндольфом Картером пристрастии к этому гроту, когда он был мальчиком. В дни его отрочества старобытная усадьба под двускатной с высоким гребнем крышей еще держалась и давала приют его двоюродному дяде Кристоферу. Он часто навещал дедовскую усадьбу и говаривал странные вещи об Аспидовой норе. Люди помнили его слова о глубокой расщелине и о невесть какой внутренней пещере за ней и рассуждали о перемене, которая в нем обнаружилась после того достопамятного дня, целиком проведенного им в пещере, когда ему было девять лет. Тогда был тоже октябрь — и с тех пор мальчик словно обрел сверхъестественную сноровку к предсказыванию грядущих событий.
Когда Картер исчез, дождь лил до глубокой ночи, и никто толком не сумел проследить, куда отпечатки ног ведут от машины. Из-за обилия влаги Аспидову нору изнутри заливала сплошная илистая жижа. Это только невежественная деревенщина толковала что-то о следах, которые они якобы углядели на дороге под навесом огромных вязов и на словещем склоне холма неподалеку от Аспидовой норы, там, где, нашелся платок. Кто станет придавать значение молве, судачащей о кургузых следах детских ног вроде тех, что оставляли курносые башмаки Рэндольфа Картера, когда он был мальчишкой? Этот дурацкий домысел был не лучше другого слушка: что кургузые следы детских ног на дороге сходились со следами скроенных по-особому без каблуков башмаков старого Бениджи Кори. Старик Бениджа ходил у Картеров в слугах, когда Рэндольф был маленьким, да только умер он тридцать лет тому.
Эти-то слухи — вкупе с высказываниями самого Картера перед Парксом и другими о том, что со странными вычурами серебряный ключ поможет ему отомкнуть пути в потерянное детство, — и побудили, должно быть, некоторых ученых мистиков высказаться за то, что пропавший без вести человек действительно повернул во времени вспять и вернулся назад за сорок пять лет в тот другой октябрьской день 1883 года, который мальчиком провел в Аспидовой норе. В ту ночь, как они строили свои доводы, он сумел тем ли, другим путем побывать в 1928 году и вернуться обратно; ведь знал же он наперед о том, чему только предстояло произойти? И однако никогда не заговаривал о том, что могло произойти позднее 1928-го.
Один из ученых — оригинал преклонных лет из Провиденса, Род Айленд, состоявший в долгой и доверительной переписке с Картером, — развил еще более замысловатую теорию: якобы Картер не только возвратился в детство, но достиг дальнейшего освобождения, привольно пустившись в странствие через все многоцветье детских видений. Сподобившись удивительного прозрения, он напечатал историю исчезновения Картера, в которой давал понять, что без вести пропавший «воссел на опаловом троне Илек-Вада, того баснословного города башен и башенок, венчающих полые стеклянные кручи, нависающие над сумеречным морем, где обросшие плавниками и бородой гнорри возводят свои небывалые лабиринты».
Этот-то самый старик, Уорд Филлипс, и протестовал громче других против раздела имения Картеров между его наследниками — всеми дальними родственниками — на основании того, что в ином временном измерении он все еще жив и вполне может однажды вернуться. Против него развернулись боевые действия со всем законническим талантом одного из родственников, Эрнста Б. Эспинуолла из Чикаго, человека, десятью годами старше Картера, но прыткого, как юноша, в судейских баталиях. Четыре года бушевало сражение, но срок раздела настал, и пространной причудливой комнате в Новом Орлеане предстояло стать местом делоустроения.