Некрономикон

Пораженное почти до немоты благоговеньем и чем-то вроде пугающего восторга сознание Рэндольфа Картера преклонилось перед той трансцендентной Сущностью, от которой происходило. Волны снова угасли, и в оглушительной тишине его обуяли думы, помыслы о странных даяниях, еще более странных вопросах, куда как еще более странных просьбах. Удивительные представления не в лад проносились в мозгу, ослепленном непривычными прозрениями и непредугаданными откровениями. Ему надоумилось, что, если в откровениях этих содержится буквальная правда, он сможет побывать во плоти во всех тех бесконечно далеких эпохах и областях мирозданья, которые он до сих пор знал лишь в дремах, обрети он лишь чародейную власть над изменениями угла своего умозрительного плана. И не серебряный ли ключ орудие этой власти? Не он ли превратил его вначале из мужчины, живущего в 1928 году, в мальчика, пребывающего в 1883 году, а потом в нечто, целиком за пределами времени? Странным образом, невзирая на явное отсутствие тела, он знал, что ключ все при нем.

Пока тишина еще длилась, Рэндольф Картер излил мысли и домыслы, которые его осаждали. Он знал, что в этой последней бездне он равно удален от любой из граней своего праобраза — с лицом человека или нелюдя, земнородного или внеземного, из этой галактики или другой, — и любопытство в отношении других фаз его существа (особенно тех, что дальше всего отстояли от 1928 земного года во времени и пространстве, или тех, что неотвязней всего наваждали всю жизнь его дремы) было распалено в лихорадку. Он чувствовал, что его праобразная Сущность по своему хотению может отправить его во плоти в любую из фаз этих далеких минувших жизней, изменив его умозрительный план, и, несмотря на все пережитые им чудеса, он вспыхнул желанием дальнейшего чуда: хождения во плоти по всем тем причудливым и неимоверным местам, которые обрывочно показались ему в видениях этой ночи.

Без определенного умысла спросил он Присутствие о доступе в зыбкий фантастический мир, который своими пятью многоцветными солнцами, чужими созвездиями, головокружительно черными кручами, клешнерукими тапирорылыми обитателями, причудливыми железными башнями, необъяснимыми туннелями и загадочными парящими цилиндрами снова и снова вторгался в его сны. Он чувствовал полуявственно, что в мыслимом космосе этот мир наиболее свободно соприкасался с другими, и он жаждал повидать те места, которые лишь мельком открывались ему, и через весь космос пуститься в плавание к тем еще более отдаленным мирам, с которыми рыластые клешнеруки поддерживали торговлю. Для страха было не время. Как и всегда в решительный момент его странной жизни, истое вселенское любопытство одержало верх надо всем остальным.

Когда волны возобновили свою наводящую трепет вибрацию, Картер понял, что он жалован тем ужасным, о чем просил. Существо вещало ему о тех чернотных пустотах, через которые ему предстоит проходить, о неведомой пятикратной звезде в негаданной галактике, где коловращается чужой мир, и о пробивающих в нем норы чревоземных наползнях, против которых рыластые клешнеруки этой планеты непрестанно сражаются. Оно провещало ему и то, что его личный умозрительный план и его умозрительный план, отнесенный к пространственно-временным основам искомого мира, должны одновременно подвергнуться угловому преобразованию с тем, чтобы в этом мире восстановился Картер-одномерка, который там обитал.

Присутствие предостерегало его, что он должен быть тверд в знании своих символов, если хочет когда-нибудь вернуться из того отдаленного и чужого мира, на который пал его выбор: и Картер лучился в ответ нетерпеливым согласием; уверенный, что серебряный ключ, который, он чувствовал, был при нем и который, он знал, наклонил, оба разом, план личности и план мира, перебросив его назад в 1883 год, — уверенный, что ключ этот содержит символы, имеющиеся в виду. И вот Существо, улавливая его нетерпение, изъявило готовность совершить это чудовищное безрассудство. Внезапное истечение волн прекратилось, и этому последовало мгновенное затишье, напряженное безымянным и странным чаянием.

Потом раздались без предупреждения стрекот и стукот, возвысившиеся до грозового грохотания. Снова Картер ощутил себя средоточием сильнейшей коловерти энергии, разящей, бьющей и нестерпимо палящей в знакомом уже ритме внеземного пространства, которую он не мог описать ни как полыхающий жар горящей звезды, ни как всеубийственный холод абсолютных пустот. Перед ним играли, свивались и заплетались полосы и лучи цвета, вовсе не встречающегося ни в одном из спектров нашей вселенной, и он осознавал пугающую скорость движения. В один мимолетный миг он увидел фигуру, одиноко сидящую на мраморном престоле, скорее восьмиугольном, чем каком-то ином…

VI