Нексус

Помнится, официант дал мне карту вин, и я стал ее изучать, потрясенный количеством названий. Когда подошло время заказывать вино, я не мог вымолвить ни слова. Подняв глаза на официанта, я произнес:

— Полагаемся на ваш вкус. Я просто растерян.

Официант взял карту вин, внимательно прочитал ее, перевел взгляд на меня, потом — на Мону и снова уткнулся в карту. Он с головой ушел в решение нашей проблемы и со стороны выглядел как человек, изучающий программу скачек.

— Думаю, — сказал он, — вам нужно заказать «Медок». Это легкое сухое бордо, оно доставит вам удовольствие. Если понравится, завтра предложу еще одно. — И он поспешил прочь, одарив нас улыбкой херувима.

За ленчем он выбрал для нас «Анжу». Божественное вино! За следующим ленчем — «Вувре». Если мы не заказывали рыбу, то за обедом пили красные вина: «Поммард», «Ньи Сент-Жорж», «Кло-Вужо», «Макон», «Мулен-а-Веи», «Флери» и т.д. Несколько раз он ставил на наш столик густое и ароматное бордо, отличное марочное вино. Это была, в полном смысле слова, просветительская работа. (В воображении я давал ему баснословные чаевые.) Иногда официант сам делал маленький глоток, чтобы убедиться в качестве вина. И всегда подсказывал, что заказать. Его советы были бесценны. Мы перепробовали все. Кухня у них была превосходная.

Отужинав, мы обычно переходили на веранду (естественно, плотно закрытую) и там за рюмкой отличного ликера или коньяка играли в шахматы. Иногда к нам подходил коридорный, и тогда мы переставали играть, чтобы послушать его рассказы о «прекрасной Франции». Иногда мы садились в коляску, нас закутывали в одеяла и меха, и лошадка, цокая копытами, возила нас по темному городу. А однажды вечером, чтобы доставить удовольствие нашему приятелю-коридорному, мы побывали на мессе.

Более праздного и спокойного отдыха у меня в жизни не было. Меня удивило, что это не раздражает Мону.

— Я бы рехнулся, если бы мне сказали, что я проведу здесь остаток моих дней, — сказал я как-то.

— Канада — не Франция, — ответила Мона. — Здесь только кухня французская.

— И не Америка, — продолжил я. — Это ничейная земля. Надо бы отдать ее эскимосам.

К концу отдыха — а мы провели там десять дней — мне не терпелось вернуться к работе над романом.

— Ты скоро его закончишь? — спрашивала Мона.

— Оглянуться не успеешь, — отвечал я.

— Прекрасно! Тогда мы сможем уехать в Европу.

— Чем скорее — тем лучше, — говорил я.

Когда мы вернулись в Бруклин, деревья уже цвели. Здесь было на двадцать градусов теплее, чем в Квебеке. Миссис Сколски встретила нас приветливо.

— Мне вас не хватало, — сказала хозяйка, провожая нас до дверей. — Да, чуть не забыла, — вдруг спохватилась она. — Без вас заходил ваш друг — кажется, Макгрегор? — со своей знакомой. Похоже, он не поверил, когда я сказала, что вы уехали в Канаду. «Не может быть!» — воскликнул он и попросил разрешения зайти в ваш кабинет. Я не знала, что и ответить — так растерялась. По поведению вашего друга я поняла, что ему почему-то очень важно показать вашу комнату своей знакомой. «Не беспокойтесь, — сказал он, — я знаю Генри с детства». Пришлось уступить, но все время, что они провели в кабинете, я была там же. Ваш друг показал женщине гравюры на стенах и книги. Мне показалось, что он стремился произвести впечатление на свою знакомую. Потом сел за стол и сказал: «А вот здесь он пишет свои книги, правда, миссис Сколски?» И снова заговорил о вас — какой вы замечательный писатель, надежный друг и так далее. Я не знала, как себя вести, и в конце концов пригласила их на чай. Думаю, они провели здесь около двух часов. Ваш друг говорил интересные вещи…

— О чем, например? — спросил я.

— О многом. Но больше всего — о любви. Он без ума от своей спутницы.

— А она что-нибудь говорила?

— Ни слова не вымолвила. Показалась мне странной. Вряд ли такая женщина подходит ему.

— Хорошенькая?

— Смотря на чей вкус, — вежливо ответила хозяйка. — Но если уж говорить правду, то она довольно простенькая, можно сказать, даже некрасивая. И без огонька. Его выбор удивил меня. Что он в ней нашел? Разве он слепой?

— Просто дурак, каких мало, — сказала Мона.

— А на меня произвел неплохое впечатление.

— Миссис Сколски, пожалуйста, если он позвонит или еще раз зайдет, скажите, что нас нет дома, — попросила Мона. — Что угодно говорите, только не позволяйте ему войти. Этот зануда нас просто достал. Вот уж олух так олух.

Миссис Сколски вопросительно посмотрела на меня.

— Да, — согласился я, — она права. По правде сказать, портрет еще приукрашен. Макгрегор гораздо хуже. Он из тех людей, у которых ум ничему не служит. Быть адвокатом он еще может, но во всех других отношениях — существо одноклеточное.

Было видно, что миссис Сколски озадачена. Ее знакомые никогда так не отзывались о своих друзьях.

— А он так тепло о вас говорил, — сказала она.

— Это ничего не меняет. Он примитивный, бестолковый… Толстокожий — вот кто он.

— Что ж… если вы так думаете, мистер Миллер. — Хозяйка попятилась к лестнице.

— У меня больше нет друзей, — добил я ее. — Я их всех прикончил.

Миссис Сколски слова не могла вымолвить от изумления.