Некто Гитлер: Политика преступления

Прежде, рассматривая жизнь Гитлера, мы столкнулись с довольно-таки чудовищным фактом: он подчинил свой политический долгосрочный план биологическому времени своей личной жизни. Сейчас мы столкнулись с чем-то похожим, а именно: он сознательно разрушил способность нормального функционирования государства своим личным всевластием и своей незаменимостью, причем с самого начала. Способность нормального функционирования государственного аппарата зиждется на конституции, писаной или неписаной, не так уж важно. Третий рейх с осени 1934 года не имел ни писаной, ни неписаной конституции, он не знал и не признавал основные права, которые ограничивают всевластие государства по отношению к своим гражданам; Третий рейх не обладал даже необходимым минимумом конституционного строя, то есть таким государственным порядком, который разграничивает полномочия различных органов и заботится о том, чтобы эти органы целесообразно взаимодействовали. Гитлер в противоположность этому создал такое положение, при котором отдельные носители власти, ничем в своих действиях не ограниченные, конкурировали друг с другом, пытались заслонить друг друга, сплачивались и противостояли друг другу и только он один непререкаемым арбитром возвышался над этим хаосом. Только так он смог обеспечить себе полную свободу действий, в которой сильно нуждался. У него было совершенно правильное ощущение: любой конституционный порядок ограничивает власть даже самого мощного конституционного органа; даже самый могущественный человек при конституционном строе неизбежно сталкивается с тем, что приказать можно не всё и не всем, и должен позаботиться о том, чтобы дела в государстве могли идти полным ходом и без него. Ни того, ни другого Гитлер не хотел и поэтому упразднил конституцию, ничем ее не заменив. Он хотел быть не первым слугой государства, но вождем – абсолютным господином; и он правильно понял: абсолютное господство невозможно в нормально действующем государстве, оно возможно только в укрощенном хаосе. Поэтому он с самого начала заменил государство хаосом, и – надо отдать ему должное – до самых своих последних дней он прекрасно умел укрощать этот хаос. Его смерть, случись она на вершине его успехов и достижений, осенью 1938 года, выпустила бы этот хаос на волю и тем сильно скомпрометировала бы его посмертную славу. Было еще кое-что, толкнувшее Гитлера к разрушению государства. При внимательном изучении его личности открывается одна черта, которую можно назвать боязнью определенности или, еще лучше, страхом перед завершенностью. Как будто нечто в нем самом опасалось не только ограничить свою власть государственным порядком, но и ограничить свою волю определенной целью. Государство, которое он получил и границы которого в 1938 году расширил, не было чем-то, что он собирался укреплять и охранять, – это был трамплин для иного, куда более обширного рейха, уже не «германского», но «великогерманского»; в его мыслях и мечтах у этого рейха вообще не было географических границ – только постоянно продвигающаяся вперед «оборонительная линия», которая могла быть на Волге, могла быть на Урале, а могла достигнуть и Тихого океана. Когда Гитлер 28 апреля 1939 года в своей много раз цитированной речи хвастался: «Я восстановил тысячелетнее историческое единство германского жизненного пространства», – он не высказал всего того, что думал на самом деле: «жизненное пространство», на которое он рассчитывал, лежало далеко на Востоке, и оно было вовсе не историческим, но футуристическим. Много раньше, 10 ноября 1938 года, в цитированной нами речи, он приоткрыл свои футуристические замыслы, когда сказал о «новых и новых неизбежных шагах», к которым должен быть готов немецкий народ. Но если каждый шаг является только подготовкой к следующему, а следующий – к следующему, то нет никакой причины где-нибудь останавливаться и строить государство на месте завоеванных (или просто взятых) позиций. Напротив, недвижимое надо сделать подвижным, поставить на рельсы, все должно быть временным, недолговечным, а уже эти временность, недолговечность совершенно автоматически приведут к постоянным изменениям, увеличениям, расширениям. Немецкий рейх должен прекратить быть государством, чтобы стать инструментом завоеваний.