Он так и не узнает, от скольких еще голов ему остается избавиться, потому что раздается телефонный звонок: это Клодин, которая говорит, что надо идти — только-по-бы-стрей! — в кино, где показывают что-то с Вуди Алленом[3]. Разумеется, Лукас оттяпывал головы не в онтологическом порядке, как надо бы, поэтому первая его реакция — нет, ни в коем случае, Клодин кипит на другом конце провода, словно маленький рачок в воде: Вуди-Аллен-Вуди-Аллен, а Лукас: милочка, не гони, если хочешь, чтобы у меня был сносный вид, ты что же, считешь, что я должен бежать с поля боя, истекая плазмой и резус-фактором, лишь потому, что тебе втемяшился в голову Вуди Аллен, пойми, есть таланты и таланты. Когда на другом конце обрушивают на крючок Джомолунгму в виде телефонной трубки, Лукас смекает, что сперва надо было оттяпать голову, которая упорядочивает, обхаживает и соразмеряет время, возможно, тогда всё сразу облегчилось бы и выстроилось: трубка-Клодин-фломастеры-Джезуальдо-в-разных-видах-ну-и-Вуди-Аллен, конечно. Но поздно — нет ни Клодин, ни даже слов, чтобы продолжить рассказ о битве, так как и битвы-то уже нет, какую голову отрубать, если всегда найдется еще одна, более начальственная, самое время отвечать с запозданием на письма, через десять минут виски со льдом и содовой, совершенно очевидно, что они у него снова отросли, как он ни сшибал их — ни к чему это не привело. В ванной Лукас видит в зеркале всю гидру целиком с ее ртами, расплывшимися в ослепительных улыбках, и зубами наружу. Семь голов, по одной на каждую декаду, хуже всего — подозрение, что у него могут вырасти две новые, чтобы потрафить некоторым специалистам в гидровой области, — конечно, все зависит от здоровья.
Лукас, — его покупки
Так как Тота попросила его спуститься вниз и купить коробок спичек, Лукас выходит из дому в пижаме — в столице царит непереносимый зной — и обосновывается в кафе толстяка Муччио, но, прежде чем купить спички, решает заказать что-нибудь поаперитивнее с содовой. Не успел он ополовинить этот знатный для пищеварения эликсир, как вваливается его, тоже в пижаме, друг Хуарес и, увидев его, разражается сестрой, у которой острый отит, и аптекарем, не желающим отпускать для нее успокоительные капли, мол, не вижу рецепта, а капли галлюциноидные и нокаутировали не менее четырех хиппи из их квартала. Тебя-то он уважает и немедля продаст, побежали, Росита в корчах, мне на нее глядеть страшно.
Лукас расплачивается, забыв о спичках, и идет с Хуаресом в аптеку, где старик Оливетти говорит, что случай не смертельный и хватит об этом, поищите где-нибудь еще, тут-то и выходит из кладовой его супруга с «кодаком» в руке — уж вы-то, сеньор Лукас, наверняка знаете, как его заряжать, у нас тут день рождения крошки, и, надо же, пленка как раз кончилась, именно сейчас. Видите ли, мне надо отнести спички Тоте, говорит Лукас прежде, чем Хуарес успевает наступить ему на ногу, и Лукас милостиво заряжает аппарат, смекнув, что старик Оливетти вознаградит его усилия ненавистными каплями; Хуарес рассыпается в благодарностях и, матерясь, выбегает, в то время как супруга Оливетти вцепляется в Лукаса и, весьма довольная, затаскивает его на день рождения, вы ведь не уйдете, не отведав торта, который спекла донья Луиса, так что будь счастлива, детка, говорит Лукас девочке, которая отвечает ему фыркотней, поедая пятый кусок торта. Все поют
— Ладно, — говорит Лукас, — мне пора, потому что Тота...