Некто Лукас

Разумеется, студенты тут же устремляются к словарям и приступают к переводу отрывка, что через три минуты приводит ко все нарастающему замешательству с обменом словарями, протиранием глаз и вопросами к Лукасу, на которые он не отвечает, решив воспользоваться методикой самообучения, а в этих случаях преподавателю, пока ученики делают упражнение, надлежит смотреть в окно. Когда появляется директор, желающий проинспектировать перформанс[50] Лукаса, все уже ушли, предварительно высказав на французском все, что они думают об испанском, в особенности о словарях, которые обошлись им в кучу франков. Остался лишь один юноша, по виду эрудит, — он спрашивает Лукаса, не подразумевается ли под «саламанкским маэстро» Фрай Луис де Леон[51], Лукас отвечает, что это вполне допустимо, хотя, сказать точнее, кто знает. Директор ждет, пока ученик уйдет, и говорит Лукасу, что ни к чему начинать с классической поэзии, с этого, то есть фраера Луиса, и всего такого, не лучше ли сыскать чего попроще, к примеру, едрён'ть, посещение туристами жральни либо корриды, сами увидите, как они заведутся и тут же всё выучат, ахнуть не успеете.

Лукас, — его экологические размышления

В эпоху лохматого и туристического возвращения к Природе, когда граждане взирают на сельскую жизнь так же, как Руссо — на доброго дикаря, я более, чем когда-либо, солидарен: а) с Максом Жакобом[52], который в ответ на приглашение провести конец недели на воздухе, ужаснувшись, ошеломленно ответил: «На воздухе? Это там, где цыплята бегают неощипанными?»; б) с доктором Джонсоном[53], который, прогуливаясь однажды по Гринвичу[54], энергично высказался в пользу Флит-стрита[55]; в) с Шарлем Бодлером, боготворившим все искусственное[56].

Дивный пейзаж, прогулка по лесу, омовение под водопадом, тропинка в скалах могут доставить нам эстетическое наслаждение лишь при условии, что по возвращении нам обеспечено проживание в пансионе или в отеле, горячий душ, ужин с вином, беседа на десерт, чтение книги или просмотр деловых бумаг, не говоря уже об эротике, которая является альфой и омегой всего и вся. Я с подозрением отношусь к почитателям природы, которые то и дело выскакивают из автомобиля полюбоваться окрестным видом или сделать пять-шесть шагов вприскочку между скалами; а если говорить обо всех этих пожизненных бой-скаутах, которые, вызывающе помахивая бородами, слоняются, нагруженные огромными рюкзаками, то их суждения вообще не идут дальше одного восклицательного слога — все у них сводится к тому, чтобы разок-другой с идиотским видом окаменеть перед каким-нибудь холмом или закатом, а ведь всё это вещи, которые встречаются немыслимое количество раз.

Цивилизованные люди лицемерят, когда впадают в буколический экстаз, — лишите их scotch on the rocks[57] в полвосьмого вечера, и они проклянут ту минуту, когда покинули свой очаг ради того, чтобы стать жертвой оводов, солнечных ударов и колючек, что же касается тех, кто особенно близок к природе, то они не умнее ее самой. Роман, комедия или соната не требуют длительного возвращения и душа — но именно здесь мы достигаем непостижимых высот, превосходим самих себя. Интеллектуалу и художнику только и требуется на природе, что покой, свежий салат-латук да кислород, — окруженный со всех сторон природой, он читает, рисует либо пишет на светлой закрытой веранде, а если выходит размяться или поглядеть на животных или облака, то потому только, что устал от работы или от лени. Так что не придавайте особого значения углубленному созерцанию тюльпана, когда созерцателем является интеллектуал. Тут налицо тюльпан+рассеянность. Либо тюльпан+размышление (в редчайшем случае — о самом тюльпане). Вряд ли найдется природный объект, который привлек бы его пристальное внимание больше, чем на пять минут, и, наоборот, он забудет о времени за чтением Феокрита[58] или Китса[59], в особенности тех мест, где появляются описания природы.

Конечно, прав был Макс Жакоб: если уж цыплята — так жареные.

Лукас, — его солилоквии [60]

Слушай, мало тебе того, что твои братья изнурили меня, сил моих больше нету, так еще, заставив столько тебя прождать, чтобы я мог наконец прогуляться, ты, как уже не раз бывало, заявляешься мокрым-премокрым, цвета то ли золы, то ли вывернутого наизнанку зонтика, мне ли не знать этого твоего вида Так дело не пойдет, ясно? Придется забыть о прогулке, достаточно на тебя взглянуть, чтобы понять, на мне сухого места не останется, вода будет лить за шиворот, все кафе будут пахнуть сыростью, а в бокале с вином почти наверняка окажется дохлая муха