Некуда

– Да, – ответит товарищ или приказчик.

И опять едут тихо.

– Должно, у нее тут где-нибудь дети есть, – опять заметит ярмарочник.

– Надо так рассуждать, что есть дети, – серьезно ответит приказчик.

– А может и перелетная.

– Да, может что и перелетная, – предположит приказчик.

И опять разговор оборвется, и опять едут тихо.

Женни с отцом ехала совсем молча. Старик только иногда взглядывал на дочь, улыбался совершенно счастливой улыбкой и снова впадал в чисто созерцательное настроение. Женни была очень серьезна, и спокойная задумчивость придавала новую прелесть ее свежему личику.

На половине короткой дороги от Мерева к городу их встретил меревский Нарцис.

Конторщик скоро шел по опушке мелкого кустарника и, завидев Петра Лукича, быстро направился к дороге.

– Здравствуйте, батюшка Петр Лукич! – кричал он, снимая широкодонный картуз с четыреугольным козырьком.

– Здравствуйте, Нарцис Григорьевич, – отвечал Гловацкий.

Лошадь остановилась.

– Охотился?

– Да, половил перепелочков немножко, Петр Лукич.

– Ты сам-то, брат, точно перепел, – улыбаясь, заметил смотритель.

– Да ведь, батюшка, отрепишься с ними, с беспутниками. Это уж такая дичь низкая.

Нарцис, точно, был похож на перепела. Пыль и полевой сор насели на его росные сапоги и заправленные в голенища панталоны; синий сюртучок его тоже был мокр и местами сильно запачкан.

За плечами у конторщика моталась перепелиная сетка и решето с перепелами.

– Что ж, как полевал?

– Много-таки, батюшка, наловил. Нынче они глупы в такую-то ночь бывают, – сами лезут.

– На что их ловят? – спросила Женни.

– А вот, матушка, на жаркое, пашкеты тоже готовят, и в торговлю идут они.

– Вы ими торгуете?

– Я? – Нет, я так только, для охоты ловлю их. Иной с певом удается, ну того содержу, а то так.

– Выпускаете?

– Нет, на что выпускать? Да вот позвольте вам, сударыня, презентовать на новоселье.

– На что же они мне?

– На что угодно, матушка.

– Ну, бери, Женни, на новоселье.

Нарцис поставил на колени девушки решето с перепелами и, простившись, пошел своей дорогой, а дрожки покатились к городу, который точно вырос перед Гловацкими, как только они обогнули маленький лесной островочек.

– Узнаешь, Женичка? Вон соборная глава, а это Иван-Крестителя купол: узнаешь?

– Какое все маленькое это стало, – задумчиво проговорила Женни.

– Маленькое! Это тебе так кажется после Москвы. Все такое же, как и было. Ты смотри, смотри, вон судьи дом, вон бойницы за городом, где скот бьют, вон каланча. Каланча-то, видишь желтую каланчу? Это над городническим домом.

Женни все смотрела вперед и ручкою безотчетно выпускала одного перепела за другим.

– Э, да ты их почти всех повыпустила, – заметил Гловацкий.

– Да. Смотрите-ка, смотрите.

Женни вынула еще одну птичку, и еще одну, и еще одну. На ее лице выражалось совершенное, детское счастье, когда она следила за отлетавшими с ее руки перепелами.

– Ты их всех выпустишь?

– Всех выпущу, – весело ответила она, раскрывая разом пришитый к решету бездонный мешок.

Перепела засуетились, увидя над собою вольное небо вместо грязной холщовой покрышки, жались друг к другу, приседали на ножках и один за другим быстро поднимались на воздух.

– Вот теперь славно, – проговорила она, ставя в ноги пустое решето. – Хорошо, что я взяла их.

– Дитя ты, Женичка.

– Отчего же, папа, дитя; пусть они летают на воле.

– Их завтра опять поймают.

– Нет, уж они теперь не попадутся.

Гловацкий засмеялся. В его седой голове мелькнула мысль о страстях, о ловушках, и веселая улыбка заменилась выражением трепетной отцовской заботы.

– Боже, господи милосердый, спаси и сохрани ее! – прошептал он, когда дрожки остановились у ворот уездного училища.

Глава одиннадцатая Колыбельный уголок