Нелегал из Кенигсберга

Перед выездом из просеки на шоссе Лунь еще раз осмотрел их куцую колонну: впереди «опель», за ним радиомашина советского образца, но с тевтонскими крестами на бортах и дверцах кабины. Номер на легковушке почти нечитаемый: с прострелянной цифрой и немного замазанный грязью. Номер на фургоне скопирован по стандартам вермахта.

Лунь велел всем выйти и придирчиво осмотрел каждого. Лучше всех сидела чужеземная форма на Лобове: безупречный пехотный обер-фельдфебель: плечист и белокур, ни дать ни взять уроженец какой-нибудь Вестфалии или Тюрингии. Даром что немецким владел слабовато.

Петрович вполне соответствовал своей шоферской профессии, благо и мундир ему достался с плеча убитого водителя. Следы крови были тщательно замыты, а обшлага несколько длинноватых рукавов Петрович аккуратно подшил; в его шоферском чемоданчике хранились инструменты на всякие нужды — от ключей до игл, от крючков-грузил-блесен до малого хирургического набора, подобранного в разбитом лазарете.

Лейтенант, ставший по случаю ефрейтором, тоже не вызывал никаких нареканий. Все на месте: и нашивки, и эмблемы, и петлички…

— Помните, — предупреждал их в который раз Лунь. — Вы эстонцы, поэтому не суетитесь, помните, что народ этот нетороплив и основателен по своей сути. На людях общайтесь между собой на любой тарабарщине. Только не переусердствуйте.

Выехали на Минское шоссе. Лунь с замиранием сердца ждал встречи с немецкими машинами. Вот и первый встречный грузовик. Проскочил мимо. Никаких проблем. «А какие могут быть проблемы, когда мы так поднаторели?» — обнадеживал себя Лунь. Но все же холодок в груди не прошел и после того, как разминулись с первой большой колонной войскового обоза. И когда проехали — вполне благополучно — первый блокпост перед Барановичами…

В Минск въехали после полудня. Лунь решил остановиться в ближайшем предместье — в Малиновке. Остановив машины, он обошел ближайшие улочки и выбрал угловой частный дом за высоким глухим забором по Курганной улице. Внутрь усадьбы вели потемневшие от времени резные ворота с прорезанной в левом полотнище калиткой. Калитка оказалась запертой, и Лунь громко постучал в нее рукоятью парабеллума. Лязгнул запор, и в просвете калитки возникло испуганное лицо всклокоченного хозяина.

— Проше пана!

«Пан», не дожидаясь приглашения, прошел во двор. За ним проследовал и Лобов. Они поднялись по ступенькам в хату, вошли, не снимая фуражек в комнаты.

— Дас ист гут! — изрек майор. И на хорошо ломаном русском языке пояснил хозяину: — Тут будьет стоят германски зольдатен. Откривай ворота!

Хозяин, испуганно покосившись на ствол пистолета, указующий на ворота, бросился отодвигать запоры. Первой въехала радиомашина, за ней «опель».

* * *

Как ни терпелось Лобову побыстрее выбраться на улицу Немиги, найти — обязательно найти! — он в этом не сомневался — знакомый дом, а в нем Ирину, обнять ее, зацеловать, — все же взял в толк, что в комендантский час лучше не шастать по городу даже в немецкой форме, тем паче с весьма нетвердым знанием языка. Надо было подумать еще, как предстать перед возлюбленной, чтобы не шокировать ее вражеским мундиром.

Может, одолжить у хозяина какой-нибуль пиджак? Утешало то, что Лунь согласился ехать на улицу Немиги сразу же — утром. К тому же он обещал взять Ирину в их боевую группу. Главное, чтобы она была жива и здорова!

От волнения Сергей не мог спать и вызвался бодрствовать всю ночь в карауле, оберегая сон сотоварищей.

Июльская ночь выдалась теплой, и он почти до рассвета ходил по саду с винтовкой, поглядывая по сторонам, а чаще всего на звездное небо. Под мерцание созвездий он вспоминал все нежнейшие подробности их единственного, но такого бурного любовного свидания, всю ночь он шептал ей сокровенные слова, вел беседы, рассказывая о том, что ему выпало пережить и перенести. И только она, его манящий огонек, выводила его, спасала и вот теперь почти привела к порогу, который он покинул в ту последнюю мирную субботу. От наплыва чувств он даже стал складывать стихотворные строчки. Но ничего путного в блокнот так и не записал. У капитана Суровцева получалось лучше: «Беспощадное солнце нас слепило в прицелы…»

Под самое утро его сменил Лунь, которому тоже не спалось, и в тишине и покое одолевали мысли о Сольвейге. Как она там? Что думает об его исчезновении? А может уже мысленно похоронила его и со свойственным прибалтам практицизмом уже начала новую жизнь? Здесь, в Минске, он должен найти способ позвонить в Мемель. Благо телефоны жены — и домашний, и рабочий — он знал наизусть.

Сергей спать не пошел, и они, забравшись в фургон радиомашины, вполголоса обсуждали планы минской жизни. Собственно, все идеи исходили от Луня как командира диверсионной группы, а Сергей почти бездумно соглашался с ним, поскольку мысли его были заняты Ириной.