Нелегал из Кенигсберга

— Когда наши вернутся. А пока вверенную технику сберегаем.

— Н-да… — покачал головой Северьянов. — И давно вы ее сберегаете?

Лейтенант посмотрел на сосновый ствол с зарубками.

— Да вот уж вторая неделя пошла.

— И вы все здесь стоите?

— А где ж еще? Наши вернутся, заправимся — и в бой. Машина на ходу.

— А приемник работает?

— Работает. Но только весь эфир немцами забит. А у меня с немецким — швах.

— Дай-ка я послушаю!

— Только недолго. А то батареи почти подсели.

Северьянов влез в кузов, и лейтенант настроил приемник.

— Вот наушники. Может, расскажете чего.

Майор кивнул и углубился в эфир. Чуднов был прав — на всех волнах звучала немецкая речь. Передавали сводку новостей: «Доблестные германские войска оставили за собой всю Литву, Латвию, Эстонию, Белоруссию и большую часть Украины. Ожесточенные бои идут за Смоленск. Не за горами тот день, когда на картах наших танкистов появится слово “Москва”»…

— Хрен вам, а не Москау! — озлился Северьянов и сдернул наушники. Он еще не мог поверить услышанному. Не укладывалось в сознании…

— Что они говорят? — встревоженно вскинулся лейтенант.

— Да, брехня геббельсовская идет… Будто бы за бои за Смоленск начали. На Москву нацелились.

— Ну, это они хватанули! Им бы Минск для начала взять.

Северьянов снова надел наушники, поискал Москву, но Москва молчала. Зато пробилась слабая волна из Лондона. Вещала польская радиостанция Би-би-си. Северьянов слушал долго, пока лейтенант не забеспокоился:

— Батарея сядет! Я дольше трех минут в эфир не вхожу. Что там нового?

— Из Лондона подтвердили, что бои идут под Смоленском…

— Ни фига себе! — ахнул Чуднов. — Это ж наши не раньше чем через месяц вернутся…

— Думаю, что поболе… — мрачно подытожил майор.

— Чай готов! — пригласил к костру Петрович. — Чаек будете?

— Святое дело! — откликнулся Северьянов.

— Только у нас сахара нет.

— И так попьем.

— Да и заварки тоже нет.

— Ну, пригласил! — усмехнулся лейтенант. — Хреновая из тебя гейша, Петрович. Никакой чайной церемонии.

— А мы без церемониев. Я вон бадан-траву заварил да листья малины подсыпал.

За чаем вполне душистым, но отдающим все той же тушенкой — Петрович плохо отмыл котелок — обсуждали дальнейшую жизнь.

— Идти в Минск, Серега, нет никакого резона, — сказал Северьянов. — Там давно уже немцы.

— Тогда надо к своим пробиваться — через линию фронта.

— А ты знаешь, где эта линия фронта?

— Где?

— Под Смоленском! Я бы немцам не поверил, да англичане подтвердили.

Лобов поперхнулся горячим чаем.

— Ну и дела!

— Дела, как сажа бела! — вставил свое слово Петрович. — Англичане тоже соврут, недорого возьмут. Хотя особого резону врать им нет… Тогда теперь надо к зимовке готовиться. Конины у нас теперь навалом, — плотоядно посмотрел он в сторону пасущейся лошади.

— Но-но! Ты Греню не трожь! — возмутился Сергей. — Это наша боевая подруга!

Северьянов задумчиво разворошил палочкой угольки под котелком.

— А дело-то серьезное, мужики… Еще более серьезное, чем я думал…

На обед, ввиду серьезного положения, Петрович заложил в котел с варевом всего одну банку тушенки — на четверых едоков вышло не густо. Но все понимали — харч надо экономить.

На ночь устроились под крышей кузова, и только Петрович улегся в своей кабине. Северьянов предложил нести дозорную службу в районе просеки, и все с ним согласились. Разбили ночь по два часа на каждого. Бросили жребий. Первым ушел в дозор Сергей. Чуднов дал ему свою шинель, а сам укрылся брезентовым чехлом. На полу фургона было давно оборудовано неплохое ложе из елового лапника, под голову был пристроен мешок, набитый листьями. Покидать такую опочивальню и уходить в зябкую ночь совсем не хотелось, но служба и жребий требовали быть первым. Лобов, захватив с собой одну из трофейных винтовок, выбрался на просеку и залег между двумя пеньками так, чтобы лесная дорога открывалась как можно дальше. Если кто-то на ней появится, то совсем не темная ночь позволит различить человеческий силуэт метров за сто. Бледные и потому редкие звезды над лесом еще набрали золотистого света. Было тихо. Только отдаленный гул идущих где-то в далекой стороне самолетов напоминал, что война не знает перерывов на ночной отдых. Больше всего сейчас Сергея занимала не своя участь, а судьба Ирины в Минске. «Как она там? Ушла ли с редакций или осталась в оккупированном городе? Нет, скорее всего ушла с редакцией, хотя и не военнообязанная. Оставила на произвол судьбы маму и ушла? На нее это не похоже… Надо пробиваться в Минск, там сразу все прояснится. Если проникнуть в город «по-гражданке», остановиться есть где — баба Ядзя наверняка не откажет своему постояльцу».