Нелегал

Моран был в те годы молод и самонадеян и развлекался тем, что пытался отыскать предел своему могуществу. Весь мир по обе стороны Серой Границы как будто принадлежал Джуричу Морану и его таланту. Где остановится Джурич Моран — там и центр вселенной, а поскольку Моран все время путешествовал, то и центр вселенной постоянно смещался, и вообще все в мире было из-за этого нестабильным. Так представлялось Морану.

В роскошных черных одеждах, шитых жемчугом и золотом, нежный бархат поверх прохладного шелка, ехал Моран верхом на черном коне с белой жемчужиной во лбу. Следует тут заметить, что Моран никогда не был безразличен к своей одежде и к тому, как он выглядит. В иные эпохи своего бытия Моран одевался как бродяга — и уж это, поверьте мне, был такой бродяга, что все прочие бродяги при виде его разбегались от ужаса! Потому что подобного оборванца воистину свет еще не видывал.

А уж если Морану взбредала на ум фантазия разодеться как можно пышнее, то ни один государь не мог бы с ним в этом соперничать. И сразу делался Моран чванлив и приобретал царственную осанку, а в других случаях он, наоборот, вечно кривлялся и горбился.

Моран путешествовал по эльфийским землям, нигде надолго не задерживаясь. Он ночевал не под открытым небом, а в шатре, который возил с собой в сумке, притороченной к седлу. Шатер этот был крохотным, пока не коснется земли; на земле же он очень быстро разрастался и делался просторным. Он кормился от земли и травы, поэтому на том месте, где прежде стоял шатер Морана, образовывались круглые пустоши, и там по десятку лет не росла трава и даже камни, если их туда положить, через день превращались в песок.

Моран ехал, величавый, как ночь, и зловещий, как смерть, хотя на самом деле не был он ни ночью, ни смертью. Ему хотелось явиться ко двору какого-нибудь государя и осчастливить его волшебными дарами, чтобы отныне и вовеки там превозносилось имя Джурича Морана. Но ничего подходящего для себя он пока что не встречал.

В возвышенных мечтах Моран проводил день за днем и ночь за ночью, и ничего интересного не происходило.

В конце концов Моран остановился, поглядел на пылающее солнце и громко сказал:

— Если сегодня я не встречу ничего, что меня бы заинтересовало, клянусь: войду в сердце Серой Границы и поеду вдоль нее, чтобы всколыхнуть все ее опасности и напустить их на обе земли!

Солнце как будто мигнуло, и Моран вздрогнул, но тотчас рассмеялся: просто пролетающая в небе птица на мгновение закрыла от него солнечный диск!

И тут Моран услышал тихий, сиплый стон.

Моран Джурич насторожился и тронул коня. Он шел на звук, который то прерывался, то вновь был слышен, только с каждым разом все тише.

Наконец Моран поднялся на небольшой, поросший травой холм, и увидел там человека. Человек этот был искалечен так, что глядеть отвратительно: его руки были вывернуты из суставов, на спине и боках — сплошное месиво, а левая нога вся переломана, не нога, а никуда не годное бревно, и к тому же синего цвета.

Вот что увидел Моран.

А что увидел Кохаги (потому что искалеченный человек был не кто иной, как Кохаги)?

Он увидел черного коня и черного всадника посреди золотого дня. Золото и тьма были знаками скорой смерти — и притом не тихого упокоения от боли и земных забот, а злой и жестокой людоедки, которая перемалывает свои жертвы железными челюстями.

Поэтому Кохаги сжал зубы покрепче и раскрыл глаза пошире: он не собирался показывать своей убийце, что боится ее приближения.

Взмахнув плащом, Моран спрыгнул с коня и приблизился к лежащему человеку. Несколько минут Джурич Моран молча рассматривал его, находя все более и более отталкивающим то, что сделали с Кохаги другие люди — или, может быть, тролли.

Затем Моран сел рядом с ним на корточки и коснулся его носа, чтобы проверить, дышит ли он. Потому что стонать этот человек при виде незнакомца перестал и замер, как истинный труп.

Как ни крепился Кохаги, а все же от этого прикосновения он вздрогнул.

— А, ты живой, — сказал Моран. — Ну, я так и думал. Ты кто? — И поскольку человек молчал, Моран очень строгим тоном прибавил: — Я ничего не смогу сделать, если не получу возможности звать тебя по имени. Ты непременно попытаешься умереть — и как я, спрашивается, удержу тебя в мире живых, если не буду знать, как окликнуть тебя? Не будь дураком и назовись!

— Кохаги, — выговорил Кохаги.

— Уже лучше, — обрадовался Моран. — Знаешь что? Ты потерял ногу. Мне остается только отрубить ее. Все остальное кое-как срастется, но только не нога. Лежи неподвижно. Можешь кричать.

Кохаги послушно раскрыл рот — так широко, что у него свело челюсти, но кричать не стал. А Моран встал (плащ за его спиной зашумел и заволновался всеми своими пышными складками), вытащил из ножен огромный меч, нарисовал в небе сверкающую дугу и отхватил распухшую ногу Кохаги но самое бедро.