Холодным январским вечером действительный статский советник известный художник Николай Рерих устраивал у себя на Галерной спиритический сеанс. В качестве медиума был приглашен Ян Гузик, крупнейший специалист по вызыванию духов, — он прибыл со своим антрепренерем, известным оккультистом графом Чеславом фон Чинским, Генеральным делегатом Великой ложи Франции. Вечер прошел блестяще. Маэстро с помощью флюидов вызвал тени Мицкевича и Наполеона, задавал им вопросы, вещал утробными, нечеловеческими голосами. Наконец отгремели аплодисменты, большинство гостей разъехалось, и остались только свои, близкие друзья — скульптор Сергей Меркуров, его двоюродный брат мистик Гурджиев, монгольский путешественник Хаян Хирва, востоковед Сергей Ольденбург и известный оккультист, автор фантастических романов Александр Барченко. С наслаждением закурив — кто трубку, кто асмоловскую папиросу, кто сигару, — расположились поудобнее в креслах, в предвкушении ужина завели неторопливую, полную обстоятельности беседу. Свет радужно дробился в хрусталиках люстр, добротная дубовая мебель отражалась в зеркале паркета, пышная зелень густо обвивала модные резные жардиньерки. Посмотреть со стороны — старые друзья убивают время, коротают вечерок в приятном, необременительном ничегонеделанье. Buvons, chantons et aimons[35]
. Однако первое впечатление обманчиво — на квартире у Рериха собрались единомышленники, люди, объединенные общностью взглядов на природу вещей во Вселенной.— Итак, господа, ваши впечатления? — Хозяин дома, благообразный, рано облысевший господин непроизвольно тронул жидкую, отмеченную сединой бороду, придвинув малахитовую пепельницу, принялся выбивать трубку. — По-моему, senza dubbio[36]
, в этом что-то есть.Потомственный масон, он, будучи еще «волчонком» [37]
, получил эзотерическое имя Фуяма и от природы был умен, упорен и ничего не принимал на веру. Может быть, именно поэтому он уже в тридцать пять лет стал генералом, академиком и занимал посты председателя объединения «Мир искусства» и секретаря общества поощрения художеств. Более того, он сумел пройти путь от профана до масона тридцать третьего градуса и сейчас имел большой авторитет среди рыцарей креста и розы — розенкрейцеров.— Фарс, дешевка, — мистик Гурджиев покачал головой, пронзительные глаза его светились скепсисом и презрением, — жалкое подражание. Мелкие осколки истины.
По-русски он говорил плохо, с сильным кавказским акцентом, и на первый взгляд казался ряженым — индийский раджа, зачем-то напяливший приличную пиджачную пару и белоснежную сорочку. Он много путешествовал, видел йогов, факиров, вертящихся дервишей мевлеви, и сейчас смуглое лицо его выражало отвращение — все эти представления для салонных дураков.
— Как точно, друг мой, вы изволили выразиться. Вот именно, мелкие осколки истины. — Улыбнувшись, Александр Васильевич Барченко, широкоскулый, в очках, с блестящими, близко посаженными глазами, закинул ногу на ногу и одобрительно кивнул Гурджиеву. — Нет сомнений, что существовала некая альма матер, протоцивилизация, владевшая знанием, об уровне которого мы можем только догадываться. Осколки этой культуры передаются из поколения в поколение тайными обществами, и наверняка еще где-то существуют некие очаги этого секретного гнозиса, так сказать, ареал обитания квинтэссенции истины.
Не в силах усидеть, он вскочил на ноги, поскрипывая остроносыми, высокошнурованными ботинками, сделал круг по комнате.
— Я имею в виду, господа, обиталище посвященных — махатм, тайную страну Шамбалу-Агарти, может быть, последний оплот великой культуры севера, то есть гиперборейской. Отзвуки этого великого знания во всем, начиная от оккультных практик и кончая различными конфессиями, которые по сути своей есть солярные культы. Вот где сокрыта мудрость. — Барченко уселся в кресло, стекла его очков таинственно сверкнули в электрических лучах. — Ведь именно благодаря солнцу атмосфера, нас окружающая, насыщена теплом, светом, электричеством, химической, «нервной» и радиолучистостью. Я твердо уверен, что солярная активность влияет буквально на все процессы на нашей планете, не исключая и событий общественной жизни. Буквально, бог — это солнце.
— Точнее, демиург, Иегова, создатель конкретной системы. — Скульптор Сергей Меркуров сощурил в улыбке умные глаза, кинул быстрый взгляд на Барчен-ко. — Уж если говорить о боге, мне больше импонирует Абсолют-Зерван зороастрийцев или Эн-Соф иудеев, нечто бесконечное, неподвластное человеческой логике, самодостаточное, содержащее все в себе. И уж во всяком случае не бородатый дедушка на облачке.
Меркуров придерживался радикальных левых взглядов, водил дружбу со Степаном Шаумяном и частенько вспоминал, как во время учебы в Цюрихе любил слушать диспуты Бланка-Ульянова с эсером Виктором Черновым.