Нелепо женское правленье

За прошедшие с той поры годы я овладела азами ремесла сыщика, что не помешало мне увлеченно изучать в Оксфорде богословие и химию. Без сомнения, странное сочетание устремлений, но если то, чем занимался Холмс, отвечало моей потребности жить активной жизнью, то теология стала моей внутренней сущностью. Ну а химия образовала своеобразный мостик между этими двумя занятиями. Не обошлось, разумеется, без внутренних конфликтов, но нужды отказываться от одного в пользу другого — и даже третьего — пока не возникало.

Толысо вот эта постель…

В ходе совместных сыскных операций мы с Холмсом иной раз проводили вместе бессонные ночи. Приходилось нам спать и рядом, ему в моей постели, мне — в его. Однажды мы даже ночевали в одной кровати — если это можно назвать кроватью. И никаких неудобств! Никаких посторонних мыслей… Приключилось с нами этак года два назад и легкое головокружение, началась игра, чем-то похожая на брачные ритуалы птиц и животных. Но по взаимному согласию мы решительно положили конец этому несерьезному занятию и с тех пор оставались близкими — но не в физическом смысле — друзьями.

Возможно, следует упомянуть, что реакции тела и их значение в жизни мужчины и женщины не остались для меня тайной. Послевоенные годы привели в Оксфорд значительное число зрелых молодых людей. Нашелся среди них и один весьма напористый господин, очень многому меня научивший.

Разум, однако, живет по своим законам, и вплоть до примечательного ночного диалога в хэнсоме я не сопоставляла этих своих знаний с Шерлоком Холмсом. О замужестве, конечно, размышляла, но вплоть до иронического упоминания моего друга о «прелестях брачного ложа» не представляла его в качестве супруга. Теперь же все барьеры убраны, все точки над «и» расставлены. С момента появления Холмса в ту ночь на дождливой темной улице я не находила покоя. Когда он проходил мимо, мне вспоминалась детская игра с наэлектризованным воздушным шариком. Шарик проносят мимо руки, и каждый волосок вытягивается в его сторону, следит за его движением.

Единственный способ избавиться от этого наваждения — прогнать его и тем самым добиться спокойствия. Ненадолго и дорогой ценой. И вот я спокойно лежу на диване и размышляю, что делать дальше. До рассвета еще далеко, но я уже приняла единственное возможное решение: бежать.

Едва забрезжил рассвет, как я, продрогшая и промокшая, постучалась в двери женского клуба, в который вступила год назад. Неприметное феминистское заведение, где, несмотря на безрадостно-обманчивое название «Превратности судьбы», всегда, однако, можно найти горячую воду и вкусную пищу. Пожилая дежурная матрона, увидев меня, разахалась и мгновенно засунула в горячую ванну, заставив выпить кружку чего-то обжигающе горячего и наспиртованного. Затем принесла мне комплект белья и предоставила постель. Спала я не слишком долго, но как приятно было снова оказаться в сухой, чистой и теплой постели!

В музей я прибыла точно в оговоренное время, голодная и невыспавшаяся. В половине первого Вероника не появилась. Я решила подождать до часу. Без десяти час она вынырнула из-за угла, одетая еще более неряшливо, чем я, бледная, с заплаканными глазами. Я поздоровалась с подругой, гадая, какая еще приключилась напасть.

— Извини, Мэри, тут такой кошмар приключился, что немудрено забыть, как тебя зовут. Хорошо еще, Марджери напомнила, что у нас с тобой встреча.

— Что случилось? — На ней разномастные чулки, волосы почти не расчесаны, на темно-зеленое шерстяное платье косо напялено черное пальто. — Надо было послать весточку, что не можешь прийти, я бы не обиделась. Что-нибудь в Храме?

— Нет… То есть да, и в Храме тоже. Сестра Майлза ведь тоже из наших. Ты видела ее. Айрис. Высокая, с завивкой.

— Сигарета в мундштуке, красные ногти, перстенек на правой руке и страшный насморк, — вспомнила я. Точно, эта Айрис была в числе женщин, недоуменно разглядывавших мой наряд.

Ронни кивнула.

— Что с ней?

— Ее… убили. — Ронни покачнулась, но тотчас овладела собой. — Айрис вышла вчера вместе с остальными, в самом начале двенадцатого, но до дома не добралась. Полицейский нашел ее в переулке в четыре утра, в Вест-Энде. Она… Шея… Горло… Боже мой!

Она всхлипнула и прикрыла рот рукой. Я подхватила Ронни под руку и, несмотря на дождь, потащила на улицу, в ближайший ресторан. Хозяин меня хорошо знал, и на столе мгновенно появились еда и выпивка. Прозелень оставила наконец лицо Ронни, она снова обрела дар речи.

— Их отец позвонил мне около семи утра и спросил, не в курсе ли я, где можно разыскать Майлза. Я ответила, что не в курсе, и он попросил, чтобы я немедленно направила его домой, если увижу. Я хотела сказать, что вряд ли увижу Майлза, но он уже дал отбой. Когда я окончательно проснулась и выпила кофе, до меня дошло: их отец был чем-то ужасно расстроен. Я позвонила — долго никто не отзывался — и спросила, что случилось. И он сказал мне это… об Айрис.

— А Майлз… — начала я, но Вероника не слушала.