Нелёгкое дело укротить миллионера

Врач пожимает мою руку и поворачивает силой к палате. Он поджарый и рослый, не выше Руслана, но впечатляет размерами. Я не сразу смогла среагировать и замереть на пороге. Не хочу я к Коршуну в лапы опять. Он меня вымотал.

– Амнезия частичная, – говорит врач на ухо – можно сказать интимно слишком, – но вас Руслан прекрасно помнит. И я его очень понимаю. Такое сокровище забыть – преступление, – окидывает меня плотоядным взглядом и прячет в прищуре голубые, будто озера, радужки.

– А что именно он обо мне помнит? – пересохшие губы еле шевелятся. Я все-таки смогла выпутаться из цепких рук и отойти в сторону. Оглянувшись на зев прохода в палату, едва сдерживаю дрожь. Руслан жив, с ним все в порядке. Слава Богу. Остальное – мелочи.

– В интимные подробности не вникал, – проследив за моим взглядом, добавляет врач. Улыбка на его светлом лице расширяется, сияет белизной, становится по-настоящему опасной. Он снова вцепился, как клещ, в мое плечо и повернул к палате. – Хотя очень хотелось, – еще шире улыбнувшись, облизывает крупные губы. Мужчина глубоко вдыхает, прикрывает пышные ресницы, отпускает мое плечо и отступает, будто боится, что я его обожгу своей кожей или дыханием. Отравлю его необратимо.

Подобравшись, он дергает ворот белоснежного халата и безэмоционально отчитывается:

– Повязку снимем завтра, отек сильный, и есть небольшое кровоизлияние. Сетчатка на первый взгляд в порядке, но нужно обследовать. Руслан может какое-то время не видеть.

– Но это обратимо?

– Пока не знаю. Давление глазного дна высокое – это опасно, потому и держали его в сне несколько дней. Да, лучше сейчас не тревожить и не напрягать, максимум поцелуйчики, никаких потрясений-напряжений, разве что очень нежно и аккуратно, – он лукаво улыбается, поправляет длинную темную челку и подталкивает меня ближе к палате, словно нарочно. Я замечаю на бейджике имя – Аверин Давид. – Идите к нему, Агата, поддержка любимой очень важна, – врач настойчиво заводит меня внутрь, а я не могу воспротивиться. – Не буду вам мешать, – и исчезает за дверями.

Тихий щелчок будто бросает меня со скалы в пропасть. Я обнимаю себя руками и мелко подрагиваю.

Застыв на месте, неотрывно смотрю на затихшего Руслана и не знаю, что сказать. Что теперь делать? Играть хорошую невесту или укротительницу?

Он начинает первым:

– Агата? Это ты? – протягивает руку, ищет что-то в воздухе, растопырив пальцы.   – Агата, пожалуйста… иди сюда.

После его выходок совсем не хочется подходить.

Но эти тихие, нежные слова меня ломают, как сухую ветку. Задержав дыхание, я присаживаюсь на край постели и даю Руслану руку. Ладони вспотели от переживаний, кожа горит, будто вот-вот расплавится. Он слепо ее ощупывает, переплетает пальцы, отпускает, а потом неожиданно подносит к губам и, скользнув теплым поцелуем по тыльной стороне ладони, глубоко вдыхает. Ноздри расширяются, скулы вытягиваются. Коршун склоняет голову набок, будто видит мое лицо сквозь плотную повязку, проводит колкой щекой по моей раскрытой руке. Так осторожно, что меня бросает в мурашки и желание сбежать просыпается с удвоенной силой.

Что он делает?

– Спасибо, что не оставила меня, А-га-та. Не могу ничего вспомнить, только ты и осталась в памяти. Почему?

– Вспомнишь, – увиливаю от вопроса. Не говорить же, что я в последние часы перед аварией была его доминантой?

Меня пробивает жутким воспоминанием, отчего плечи свело судорогой, а огненная стрела ужаса пронзает позвоночник и застывает острой болью в пояснице.

Подрываюсь, как ужаленная, и отлетаю к стене. Три дня прошло! Мамочки! Я не выпила таблетки. Переодевалась, душ принимала, но ни разу, твою ж мать, не вспомнила о противозачаточных.

– Коршун, скотина, я тебя на тряпочки порву, – и все-таки сбегаю из палаты, едва не плача. Только детей мне сейчас не хватало.

Глава 17. Коршун

Следующие часы мне приходится  создавать свою жизнь заново. Буквально складывать по кусочкам. Вспоминать всё, за что я могу зацепиться. Что может быть важным настолько, чтобы не отчаяться.

У меня есть имя.

Агата.

И мрак.

Несмотря на гудящую головную боль и вечную темноту, я чувствую себя хорошо. Даже кажется, что лучше, чем раньше. Хотя, как было раньше, не представляю.

Когда Агата выбегает из палаты, обзывая меня на чём свет стоит, я совершенно не представляю, что ей сделал.

Хочется понимать, что жизнь не прошла зря, что где-то за спиной есть что-то ценное и важное, а по логике получается, что я – пустое место. Человек, лежащий на кровати, у которого нет ничего, кроме имени и загадочной девушки, что просидела три дня около моей постели.

И мучает несколько часов, пока врачи колдуют над моей головой и повязкой на глазах, чем же я разозлил эту прекрасную женщину? И кто такой Коршун?

Следующие минуты, когда девушка с мягким голосом и приятным запахом тела, возвращается, кажутся мне приятной сказкой. Она стоит рядом. Не двигается, будто боится спугнуть мотылька, но и не уходит, хотя я чувствую от нее исходящие волны густых и разнообразных эмоций. Такое необычное ощущение, будто я влюблен, и мы связаны с ней крепкой нитью. Чудеса.