Нелёгкое дело укротить миллионера

– Но... – я прижимаю кулак к губам и пытаюсь не закричать. Что делать, если залечу? Я не справлюсь. Не смогу.

– Погодите, – Аверин ведет карандашом по воздуху, описывает завитушку, а потом с громким стуком опускает его на стол. – Вы не хотите рожать?

– Я не хочу быть беременной, – отвечаю, опустив руку на горло. Хрип вырывается вперед, а слезы подступают все ближе. – Я не могу. Извините, – встаю. Иду, качаясь, к двери. Меня мутит от одной мысли, что останусь одна с малышом, но и прервать жизнь не смогу.

– Стойте, – Давид Рустамович бесшумно подходит со спины и остается на расстоянии. – Присядьте. Вы устали от переживаний. Не накручивайте себя лишний раз. Не всем удается с первого раза забеременеть.

– Это другим не удается, – поворачиваюсь. – Я родилась под черной звездой.

Какой он сумасшедше огромный и раскачанный, мускулы играют под белоснежным халатом. Красивый, бледноликий, темные волосы небрежно падают на светлые глаза. Но и этот мужчина меня не привлекает, как Руслан. Аверин лишь вызывает дружеские и доверительные эмоции.

– Вот когда узнаем точно, тогда и волноваться будем, а пока присядьте. Я вам сделаю кофе. Нет, кофе лучше не стоит. Чай. Точно. Чай подойдет. Посидите тут.

Он исчезает за дверью, а я плавно опускаюсь на стул и опускаю лицо в ладони. Все. Не могу больше. Сколько я не спала? Тело сводит от усталости, а в голове полный мрак от мыслей и страхов.

Чтобы не упасть, кладу руки на стол и опускаю голову. И на миг отключаюсь.

Глава 19. Мышь

Тяжелая рука ложится на плечо. Поворачиваю голову и шарахаюсь от незнакомого лица. Морщинистое, сухое, кожа бледная, будто пергамент, а волосы седыми кудрями топорщаться на лбу. Сморщенные губы приоткрываются и говорят ласково-елейно:

– Не отвяжешься от него, не избавишься. Судьба будет сталкивать, пока не научишься любить себя. Пока не простишь себя! – палец больно утыкается в мой лоб, и я опрокидываюсь назад, но успеваю чудом поймать равновесие и понять, что мне все приснилось.

Карандаши и ручки с глухим стуком слетают на пол. Я ловлю их занемевшими пальцами, в голове вертится ураган эмоций, от которого перед глазами темнеет. Приседаю около стола врача и кричу без голоса. Я не хочу с Русланом видеться. Быть рядом не хочу. Быть его игрушкой. Не. Хо-чу!

– Агата? – мягкий стук каблуков врача, и меня подхватывают под руку, тянут на кушетку. – Приляг. Давай, не упирайся, – теплые ладони накрывают лоб, проверяют пульс, раскрывают жакет и приподнимают блузу. Щупают без разрешения.

Я не сопротивляюсь. Холодное прикосновение к коже, меня пронзает током, отчего пытаюсь встать, отталкиваю руки, но меня снова укладывают на кушетку.

– Не поднимайся, у тебя пульс слабый. Ты сколько не спала? – ложится на плечо взволнованный голос.

– День, два… – шепчу, глядя в туман перед глазами, – или три. Как приехали сюда, не могла нормально уснуть.

– Вот что делает с людьми любовь, – восхищенно цокает языком врач и, наконец, отступает, но сразу возвращается. Стучит чем-то, но я не вижу, лишь слышу и морщусь от резких звуков. – А сейчас спать, любвеобильная мадам. Вместе с женихом пробудете у меня еще пару суток. Не отпущу завтра, хоть стреляйте. Как раз и проверим вероятную беременность. Лады? – холодный укол в руку заставляет меня сцепить зубы.

– Только Русу ничего не говорите, – выдыхаю, когда тело становится тяжелым, а язык вязким. Липнет к нёбу.

– Еще чего. Такой сюрприз оставим для особого случая.

Перед тем, как уплыть в плотный сон без сновидений, мне удалось рассмотреть лицо перед собой. Белокожее, дерзкое, с обворожительной улыбкой и бездонными синими глазами.

– Эх, всех красоток уже разобрали, – шепчет он и исчезает в молоке сна.

Шепот долго не прекращается. Он льется со всех сторон, втягивая меня в воронку, и плавно перетекает в другой голос, близкий и родной, но такой ненавистный мне.

– Моя Агата. Как драгоценный камень, – легкие прикосновения скользят по щеке, застывают у края скулы, затем движутся вверх, к губам. Плавно обводят их по контуру крупным пальцем, поднимаются по спинке носа, топая кончиками. Гладят одну бровь, затем вторую, затем снова вниз, к подбородку. Словно изучают. – Я помню тебя. Значит, это что-то значит, – говорит Руслан шепотом. Ласковым и обволакивающим, а я боюсь шевельнуться. Глаза открыла, но все еще не дышу – боюсь выдать, что проснулась. Боюсь, что иллюзия нормального мужчины развеется в пыль, и Рус, сорвав маску, станет давить и мучить.

Мужчина лежит на боку, подперев голову кулаком. Он очень близко ко мне, а правая рука вольно блуждает по моему лицу. Нахал!

Хочу дернуться, спрыгнуть с кровати, но не могу. Я будто приморожена его переменами. Он такой другой без памяти. Не тот, что топтался и выматывал, не тот, что грозился сломать, отомстить за то, что я не делала. Не тот, что поймал меня в толпе, чтобы поиграться и выбросить. Уже одно это знание заставляет сжимать кулаки и сдерживаться от прямого удара в его красивый нос.