Нелюбимые

— Я даже не знаю, что ­дальше-то. Не думал, что вот так все может рухнуть, причем в прямом смысле слова. Сколько лет говорили, что глянцу пизда, но он все держался, а тут хуяк — и нет целой редакции. Достаточно символично. Может, это и есть начало конца, хуй его знает.

— А говорят вообще ­что-нибудь? Что ­дальше-то? Что в чатах пишут Игорь с Катей?

— Они ничего не говорят, кроме того, что с ними все в порядке. Утром только на рабочую почту пришло сообщение от Марины, в котором она протокольно объявляет, что всех переводят на удаленку. Мол, будем так работать, пока издательский дом не найдет новый офис. Но сам понимаешь, скорее всего, никто ничего искать и не будет. Оставят всех на удаленке и планерки по зуму проводить будут. Им же только выгоднее — бабки за аренду не надо платить. А потом и за зум безлимитный перестанут.

— Помнишь, я тебе говорил про трещину? — спрашиваю я.

— Какую трещину, старик?

— Ну, которая на потолке была.

— Не, не помню такого. Ты точно со мной тогда общался?

— Мы с тобой по телефону говорили, и я просил тебя посмотреть наверх.

— Я не помню, Макс. Ну трещина и трещина, хуй с ней. Мало, что ли, их?

— Да просто это из-за нее все случилось, понимаешь? Там была трещина, прямо над столом Ники. Трещина сначала была маленькой, но все время увеличивалась, и на нее никто не обращал внимания. А я ее видел.

— Так сказал бы про нее, — вздыхает Серега. — Может, удалось бы спасти эту чертову редакцию.

— Я говорил тебе.

— Старик, ну я не помню этого. Да и какая хуй разница. Значит, не мне надо было про это говорить. Если бы ты по-настоящему хотел спасти редакцию, то рассказал бы об этом… хотя я даже не знаю, кому там вообще было не безразлично все это?

— Нам, разве нет?

— Нам просто нравилось быть там. Находиться. Понимаешь? Сами бы мы не смогли ничего спасти, даже если бы очень захотели.

— Ты думаешь? — За моей спиной толпа становится еще больше, и мне приходится придвинуться к столу, чтобы люди могли встать чуть ближе к телевизору.

— Уверен. А кто у тебя там так шумит?

— Это телек просто. Ты реально думаешь, что мы такие же, как и все там?

— Какие такие?

— Ну, что нам просто нравилось тусоваться и мы ни на что не обращали внимания?

— Конечно. Мы просто закрывали глаза на все, что может ­как-то нас задеть, и думали, что все пройдет мимо.

— Ну мы же ­что-то делали, Серег.

— Макс, да ничего мы не делали. Ни-че-го. Мы просто были в мыльном пузыре и убеждали сами себя, что все хорошо и что будем плыть дальше. Раз волну прошли, два, а спереди — цунами. Причем о цунами предупреждали. Говорили: пиздец, ребята, спасайтесь как можете, надевайте спасательные жилеты. А мы такие: да это просто еще одна волна. А по итогу и жилетов даже не оказалось, их ­кто-то спиздил. Нам оставалось смотреть на трещину и ­чего-то ждать. А представляешь…

— Что?

— …если бы реально ­кто-то погиб, — договаривает Серега в тот момент, когда на экране вертолет съемочной группы пролетает над разрушенными городами, руины которых словно уходят за горизонт.

Я молча смотрю на экран, а Серега спрашивает меня:

— Старик, ты куда пропал?

— Я тут.

— Где?

— Здесь я, Серег.

— Здесь, это где?

— Где по-настоящему треснула земля.

***

— С тобой все хорошо? — спрашивает Аня, а я убираю трубку от уха и смотрю на фотографию на ее аватарке, а затем возвращаюсь к разговору. — По новостям передают о сильном землетрясении в Италии. Как ты?

— Все хорошо, оно больше на Сицилии было, а тут все в порядке, — отвечаю я, пробираясь сквозь толпу по узкой улочке, ведущей к Пьяцца-дель-­Дуомо. — Люди, конечно, напуганы, но здесь ничего не пострадало. Утром над домом пролетали вертолеты, которые направлялись в сторону эпицентра. Мне кажется, я во сне почувствовал дрожь из-под земли. Но, может, мне просто показалось. Ань, почему ты вчера не перезвонила?

— Я вымотанная была. Прости меня, пожалуйста. Я упала на кровать и просто уснула, — тихо произносит Аня. — Ты видел, что сегодня в телеграмах творится?

— Конечно, этим я больше шокирован, чем землетрясением, если честно, — отвечаю я, задевая плечом человека в красном поло и голубой панаме, который резко поворачивается ко мне, но я быстро иду дальше. — Землетрясение случилось здесь, а потолок обрушился в Москве. Знаешь, там была огромная трещина на потолке, на которую никто не обращал внимания. Вот и рухнуло все. Ты сдала квартиру?

— Там точно никто не пострадал? Фотографии страшные.

— Точно, я созванивался с коллегой недавно, все в порядке. Только редакции больше нет. Ань, когда ты прилетишь? Я вот сейчас увижу Дуомо, а ты еще не тут.

— Дуомо сейчас увидишь?

— Угу.

— Там красиво очень. А погода как?

— Очень жарко, я аж горю.

— У нас все льет не прекращаясь. В общем, у тебя все хорошо, да?

— Ну да, — отвечаю я и обхожу белую Vespa, — но одному — нет.

— Скажи, отец тебе не звонил еще?

— А зачем ему мне звонить? — удивляюсь я, и Аня долго молчит. — Чтобы что сказать?

— Ну… — чуть запинаясь, отвечает Аня. — Наверняка он…

— Может, и звонил, но я старый номер выбросил. А в телеграм он мне никогда не звонил и не писал. Зачем ему мне звонить?