Стучу в дверь, слышу, как Вольт лает, а потом голос:
– Кто там? – Говорит чуть хрипло, видимо болеет до сих пор. – Владимир, вы не могли вернуться так быстро.
– Открывай, рыжая, а то вернется и пристрелит меня твой Владимир. – Я смеюсь, представляю в своей голове, как мешкает Даша, а потом как идиот улыбаюсь, когда открывается дверь.
– Леша?! – Удивляется искренне, но улыбается. Тоже искренне. Хватает меня за футболку, затаскивает в квартиру, закрывается на два замка, а затем совершенно неожиданно оборачивается и бросается мне на шею. Я чуть пакет на пол не роняю, но успеваю удержать, другой рукой Рапунцель за талию придерживая. – Боже, как хорошо, что ты пришел, я с ума тут уже схожу! – бормочет она, не отлипая, и у меня вдруг флешбэки на те объятия в машине, вслед за которыми…
Не очень вовремя приходят мысли и воспоминания, пытаюсь заткнуть их куда подальше, потому что на такие картинки, что мелькают в голове, организм реагирует стремительно. А это сейчас вообще не нужно.
– Эй, дружище, не кусай, – шиплю я, когда Вольт кусает за ноги, и замечаю, что настроение сразу вверх бежит. Кажется, к своим почти двадцати восьми я задолбался быть один… – Рыжик, у тебя есть что пожрать?
– Скажи честно, ты только для этого пришел? – смеется Даша и отлипает от меня. Протягиваю ей пакет, забирает, смущается, открывает, смотрит содержимое. А потом обнимает еще раз коротко и шепчет: – Спасибо.
– Естественно. Ты думаешь, волновался о тебе? Как ты тут одна с непонятным мужиком? Не надейся, рыжая, я с тобой исключительно ради еды.
– Так и думала. Поэтому совершенно случайно от скуки сделала отбивные и испекла маффины. Будешь? – издевается коза, проходя на кухню. Заболевшей, кстати, не выглядит. Голос только немного хриплый, в остальном она огурцом.
– Рапунцель, выходи за меня, – смеюсь я, усаживаясь за стол. Пахнет просто отвал башки. Я не знаю, она колдует над едой, что ли? Ни в одном ресторане не делают так вкусно и не пахнет так, как у рыжей. У меня слюни до пола, это невыносимо.
– Тогда в машине ты сказал, что не зовешь меня замуж. – Хихикает, а сама краснеет, вспоминая.
– Там не шло речи про отбивные! Отбивные – это почти любовь!
– Ешь молча, Алексей. – Опять краснеет, выставляя передо мной еду. Вольт прибегает на запах, начиная выпрашивать вкусняшку, а я понимаю, что за такую еду реально жениться можно. Это же рай. Каждый день разное…
Мы молчим пару минут, Даша возится с псом, а я абсолютно счастливый ем, не хочу разговаривать.
Но вдруг в дверь стучат. И мы переглядываемся. Потому что, мать вашу, а как мне выйти отсюда?
– Тихо сиди, – шипит Дашка, топая к выходу.
Слышу щелчок дверного замка, негромкие голоса, не могу разобрать слов, и снова щелчок. Идет назад, в руках арбуз. Больше, чем Даша. Еле тащит его.
– Не смотри так на меня, я хотела, чтобы он просто свалил подальше хотя бы минут на десять, его присутствие за дверью меня нервирует, – тараторит она, когда я забираю арбуз и кладу его в раковину.
– Я думал, вы уже подружились. Пускаешь спать его на свой диван.
– Это диван Вольта. – Фыркает и смотрит на меня так, как будто я ерунду сморозил. – И не собираюсь я ни с кем дружить. Он меня не отвез на прогулку с Сашей, потому что запрещено, не выпускает почти никуда, сам не уходит. Один раз в аптеку вышли, и сейчас еле уговорила сходить за арбузом, пообещала ему сидеть дома и никуда не уходить, пока он сбегает в соседние дворы за ним. Короче, он меня бесит! – Это видно. Она руками так размахивает, рассказывая, что кажется, попадись ей этот телохранитель сейчас, она его с легкостью прибьет.
– Не помирились с отцом?
– Хотела. Поссорились еще больше. Вы с ним виделись? Что не поделили? Почему он так взъелся на тебя? – вдруг спрашивает Дашка, а я молчу.
А что говорить? Я не скажу ей, что ее отец предлагал мне деньги за то, чтобы я гулял с ней и проводил много времени. Это не будет звучать в контексте охраны. Это будет звучать слишком дерьмово.
Поэтому я молчу. У нее и так с отцом отношения в одно место укатились, делать еще хуже не буду. Легче от этого никому не станет, а вот плохо – точно да.
– Я думаю, ему просто мое присутствие в твоей жизни не нравится как отцу, он волнуется. – Увожу тему в другое русло. Так будет правильно. Я не собираюсь сталкивать их с отцом лбами. Папа – это святое. Особенно хороший папа. Мой погиб много лет назад, я знаю, каково это – терять отца. – Не злись на него, рыжая, он тебя любит.
– Я знаю, просто… – вдруг затихает Даша. Она такая разная. Всегда разная, но каждый раз настоящая. Грустная, когда вспоминает что-то, сосредоточенная, когда занята делом. Чуть стервозная, когда мы кусаемся словесно, раскованная и горячая в сексе, а потом краснеющая от пошлых шуток в разговоре. – Ладно, неважно. Скажи, а как ты выйдешь теперь?
– Просто выйду. – Я пожимаю плечами. – Ногами, если тебе угодно.
– Там Владимир.
– Не повезло ему, значит. – Хмыкаю, но сам прекрасно понимаю, о чем идет речь. На самом деле мне глубоко насрать, что там Владимир. Впустить бы он меня не посмел, конечно. Но выпустить-то должен?