Нелюдь

Мать хлестала меня по щекам тыльной стороной ладони так, что перстень царапал кожу до крови.

— Дрянь. Ты мне все испортила. Ты мне все поломала. Где он? Это ведь ты помогла ему сбежать?

Не орет, а шипит, как змея. А я щеки руками зажала и в пол смотрю.

— Ты знаешь, что с нами теперь будет? Нас посадить могут. Ты ему помогла?

— Нет… я вообще не знаю, о чем ты.

Схватила меня за волосы и несколько раз дернула.

— Не лги мне. Это ты. Он сам не смог бы. На это деньги нужны и помощь извне. А ему больше некому помогать, кроме тебя, идиотки.

Она ударила меня еще раз.

— Ты, дура такая, не представляешь, что натворила. Его поймают и расстреляют. Он больше двадцати человек в общей сложности перерезал. Это смертная казнь. Думаешь, вы сбежите? Его объявят в международный розыск.

Я расплакалась, зарывая лицо руками.

— Они меня изнасиловать хотели… он спас…

— Где он? Я помочь могу. Я же мать твоя, не забывай. Я вывезу его из города и спрячу, у меня связи есть, а ты одна не справишься и светиться тебе нельзя. Рассказывай, где он, и я что-то придумаю.

Я была так напугана, так юна, так сильно его любила, что я поверила ей. Я бы тогда позволила ей себя разорвать на куски ради него…

И я привела их к нему. Убийц.

Он смотрел мне в глаза, когда в него выстрелили… смотрел, а я орала "беги"… глядя, как он перескакивает через ступени, прижимая ладонь к ране на боку, удаляясь все дальше, как за ним бегут люди моей матери, и оседала на асфальт, понимая, что наделала. После этого мать перестала быть для меня матерью. Она для меня умерла. В тот же день я узнала, что жду от Саши ребенка."

…Хриплый голос Эллы Фицджеральд красиво ласкает слух, и по телу бегут мурашки. Я сама не заметила, как раздавила в руках ягоды, и сок потек через пальцы по моему запястью. Ну вот и все. Он пришел за мной. Я дождалась.

ГЛАВА 19. ЯРОСЛАВСКАЯ. БЕС

1980-е гг. СССР

Ангелине Альбертовне пришлось собрать все свои силы в кулак, чтобы оторвать остекленевший взгляд от черно-белой записи с камеры, установленной напротив вольера нелюдя. В голове со скоростью света проносились мысли, одна ужаснее другой. Наполненные абсолютным разочарованием к своему ребенку. И от этого разочарования под кожей расползался холод отвращения к ней… к этой дряни, которая называла себя ее дочерью. И в то же время Ярославская чувствовала, как сжимает легкие пламя костра, каждый вздох дается с огромным трудом и, кажется, способен сжечь дотла все внутренности. Омерзение вновь и вновь подкатывает к горлу, обрушивается волнами с привкусом предательства и унижения. Доктор сама не замечает, насколько сильно стиснула свои аккуратные пальцы, до онемения. Лучше бы с собакой… лучше бы с последним бездомным, которые когда-то ошивались неподалеку от территории исследовательского центра вплоть до тех пор, пока их не стали ловить для проведения экспериментов. Подобие человека, жалкая пародия на него, опустившаяся на самое дно эволюции. Правда, даже этим убогим впоследствии хватило мозгов уйти из этой местности, после того, как бесследно исчезли десятки. А она… эта мелкая дрянь с подопытным… да в нем было больше от химии, чем от природы. Ярославская знала это точно. Она сама меняла его, как меняют вещи, усовершенствуя, убирая ненужные в целях ее исследования функции. Мало кто понимал это сейчас, но в нелюде теперь было гораздо меньше от человека, чем, например, лет семь назад.

Намеренно уничтожены многие качества, которые Ярославская считала лишними для машины-убийцы. Психологическим ли, физическим ли, химическим ли воздействием, но подопытного лишили таких эмоций, как сопереживание, что особенно ярко взыграло после того, как тварь практически разучилась чувствовать физическую боль, жалость, утомляемость. По сути, он мог продержаться в адских условиях довольно долго, без еды, без воды, на жутком холоде или при невыносимой жаре. Он был невообразимо меток и до невероятности жесток, что, конечно же, было обусловлено именно его неспособностью чувствовать боль самому. Не человек. Искусственно взращенный организм.

Ангелина Альбертовна прикусила губы, чтобы сдержать стон, застрявший в горле при очередном брошенном в сторону монитора взгляде. Ее девочка… Нет, Ярославская никогда не была лицемерна с самой собой. Никогда она не была такой матерью, мир которой составляли ее дети. Да и, честно говоря, в ее системе ценностей, дочь занимала место третье, аккурат за амбициозностью и любовью к науке. Но тем не менее смотреть, как та, которую она породила из собственного чрева как женщина, выгибается под тем, которого создала доктор в своей лаборатории… смотреть на это было сродни самой настоящей пытке, которую устроил для нее Захар.