Он, словно почувствовал, что ей нужна сейчас поддержка, подошел сзади и опустил огромные, похожие на медвежьи лапы, ладони на хрупкие плечи своей начальницы. Провел осторожно пальцами по напряженной, будто высеченной из камня, спине, невольно удивившись тому, как продолжает спокойно, на первый взгляд, смотреть перед собой Ярославская. Никаких истерик, никаких громких ругательств или, более характерных для таких маленьких женщин ее круга, причитаний. Ничего абсолютно. Только холодное, замораживающее молчание, и Покровскому кажется уже, что тот же лед сковал всю стройную фигуру Ангелины. А еще не покидает ощущение, что, если прислушаться, можно услышать, как шевелятся шестеренки в голове доктора, наверняка, лихорадочно обдумывавшей, как выйти из сложившейся ситуации.
Ее верный помощник едва сдерживал ухмылку. Ведь он-то уже знал о том, что отношения девчонки и оборванца давно перешли из необъяснимой, какой-то странной дружбы в такие вот порочные, плотские. Это Ярославская, несмотря на свою ученую степень и положение в обществе, сохранила совершенно несвойственную женщине ее возраста наивность, словно смотрела на свою дочь сквозь ширму превосходства, которое отличало их семью от всех остальных людей. Бред. Самый настоящий бред. Покровский отлично знал, что даже самые нежные и утонченные сучки могли течь только от запаха драного кобеля, лишь бы от него несло самцом. А от Беса им не то, что несло. Им провонял каждый метр помещения, в котором держали недоноска. И да, он, действительно, сочетал в себе ту силу и мощь, к которой на интуитивном уровне тянутся все женщины. Недаром девки-инкубаторы сами с готовностью раздвигали перед ним ноги, в то время как с первым дрались едва ли не до смерти.
Проблема Ярославской была в том, что она давно уже убила в себе женщину и смотрела на всех людей вокруг себя словно сквозь невидимый окуляр микроскопа, расщепляя их на составляющие части. Как смотрят на микробы, на лягушек в разрезе, но не на людей. Такие же взгляды Ангелины часто Покровский ловил как на Ассоль, так и на себе. И в эти моменты ему, огромному мужчине под метр девяносто с телосложением ходячего шкафа на мощных квадратных ногах, хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не ощущать на себе этот холод увеличительного стекла. Со временем, впрочем, он привык к нему.
А вот девчонка за это же время не стала привыкать, а поступила точно так же, как всегда поступала ее мать — получила то, что хотела. Покровского забавляло, что обе женщины не видели, насколько походят друг на друга. При всех своих отличиях. Что для одной, что для второй не существовало слова "нет" в отношении того, что они желали. Только шли они к этому желаемому совершенно разными методами.
Захар сжал плечи Ярославской, глядя исподлобья на видеозапись, чувствуя, как вспыхнула в низу живота яростная похоть, когда Бес, ритмично двигая бедрами, дернул на себя за волосы голову девчонки, а та изогнулась подобно кошке. Чееерт… а вот это было нехорошо — проколоться перед доктором, ненароком заметит, как занервничал помощник, и выкинет его из штата. Хотя с учетом последних событий навряд ли Ярославская поставит выше собственной безопасности и труда всей своей жизни что-либо еще, тем более оскорбленную гордость за честь дочери. Тем более, что от этой чести остались теперь одни ошметки воспоминаний.
— Выяснил, куда исчез объект?
Голос Ярославской вернул Покровского в реальность.
— В милиции. Забрали в отделение после вызова "скорой" кого-то из прохожих. Но там, кажется, его надолго не задержали и сразу увезли. Правда, после того, как нанес ранение в живот одному из ментов.
— Ты сообщил о его особом статусе следователю?
— Он порезал мента, они сейчас все там обозленные, никаких статусов не признают, — ладони невольно застыли в напряжении, ожидая дальнейших вопросов.
Захар понимал — начальница все же дорожила нелюдем и, возможно, даже попытается вытащить его оттуда. Вернуть себе. Или все же, Покровский продолжал надеяться на ее благоразумие, заставить его замолчать навсегда раньше, чем он откроет пасть.
— Что ты уже сделал?
Покровский осторожно выдохнул, не желая показывать своего облегчения.
— Подготовил все документы. Позвонил нужным людям в Финляндию и Германию.
Молча кивнула, продолжая смотреть прямо перед собой.
— Организовал вылет на послезавтра. Раньше не получалось. Но я думаю, время у нас еще есть…
— Рано послезавтра. Отменяй.
— Но, Ангелина Альберт…
— Отменяй, — женщина подняла лицо к нему, — в отделение поедем. Нужно поговорить с этим… с нелюдем.
— Мне кажется, это не лучшая идея. Вы просто теряете время и намеренно рискуете…
— А я более чем уверена, что не спрашивала твоего мнения, Покровский, — голос Ангелины приобрел такие привычные презрительно стальные нотки, — чтобы уже на завтра на утро добился мне встречи с ним. Со мной же и пойдешь в отделение.