Нелюдь

Чеслав помолчал и внезапно вытащил из грудного кармашка пучок смятых проводов. Это был обычный нейроплеер – дешевенькая модель, ничего из того, что вызывает привыкание одной уже глубиной и изощренностью видений.

– Но по совокупности баллов я все равно попал отличники. И нас повезли во Дворец. Нас принимали в Зале Всех Миров. Я не спал всю ночь перед приемом. Выгладил форму.

–  Щеточкой чистил сапоги. Это было как сказка. Император среди нас… Он пил с нами со всеми, наверное, у него был какой-то молекулярный поглотитель в стакане, нас же было восемьсот человек. Я был готов умереть за него. За империю. За человечество. Это было самое мое прекрасное воспоминание в жизни. Я пошел к нейродилеру, законному, разумеется. Заказал ему сон о Большом Приеме. Два месяца я видел его каждую ночь, когда спал. Не осмелился взять его, когда улетал с тобой.

Чеслав оглянулся на шорох разошедшейся двери. В створе молча стояли двое медтехов в салатовых комбинезонах. Потом они расступились, и мимо прошел третий, в боевом «хамелеоне» с отключенным камуфляжным режимом. В руках у него болтался силовой поводок.

– Вставай, – приказал он пленнику.

Ван Эрлик не пошевелился. «Хамелеон» сорвал с него простыню, накинул поводок на шею и деловито воткнул окончания свисающих с него проводов в браслет на руке пленника, снабженный специальными аппертюрами для мономолекулярных игл.

– Вставай, – повторил «хамелеон».

Чеслав Ли Анастас Трастамара, наследственный генерал и отличник Высшей Школы Службы Опеки, помедлил, отвернулся и вышел.

* * *

Челнок со стандартной красно-белой раскраской сел прямо на посадочной площадке императорского дворца, и когда Станис Трастамара вышел из челнока, он увидел на краю площадки дворцовую охрану и начальника личной службы безопасности императора, пожилого генерала Терензи, видимо, встревоженного срочной посадкой.

Глаза Терензи уважительно расширились, когда из люка выплыло кресло старого Ли; они распахнулись еще больше, когда двое охранников вывели из челнока полуобнаженного, дочерна загорелого человека с силовым поводком на шее. Когда на трапе появился владелец «Объединенных верфей», зажатый между двумя охранниками и с синяком под глазом, Терензи пришел в полное изумление.

Даже если Ашари и отколол что-то такое, за что полагался синяк и наручники, генералу Трастамаре не было никакого смысла тащить его во дворец. Куда разумней было задокументировать отколотое и предъявить его Нину Ашари в обмен на отступные. Разве, когда принц Севир отбирал у Ашари холдинг, он потащил его к императору? Он потащил его в подвал.

– Мне необходима аудиенция с императором, – холодно сказал Станис Трастмара.

– Император очень занят, – ответил начальник охраны.

Трастамара взглянул на него своими рентгеновскими гляделками, сделал шаг вперед и отодвинул Терензи с дороги, как передвигают горшок с цветком.

Вся процессия, сопровождаемая пятеркой охранников, направилась во внутренние покои. Генерал Терензи поспешил следом.

* * *

Император Теофан проводил совещание, касающееся важнейшей реформы флота, а именно – изменения фасона парадной и полевой формы военнослужащих.

Реформа породила множество принципиальных споров и разногласий; наиболее непримиримые стороны были представлены первым министром Хабилункой, министром финансов Скойей и наследственным губернатором сектора Розы Аданией Кша.

Первый министр Хабилунка полагал, что для успеха реформы новую форму должен шить холдинг, принадлежащий его племяннику. Министр финансов Скойя, напротив, полагал, что исполнителем государственного заказа должна выступать компания его тетки. Что же до наследственного губернатора сектора Розы, то его претензии основывались на историческом прецеденте – до сих пор форму шил его личный концерн. Претензии Адании Кша были неубедительные, слабые, потому что, когда заказ был поручен ему, его дед был первым министром императора Валентина.

Было также несколько меньших игроков, но их позиции были слабые и касались в основном таких второстепенных вопросов реформы, как молнии, пуговицы, заращиваемые швы, аксельбанты и штамм-ткани.

Вопрос о реформе занимал императора уже второй год, потому что это был очень важный вопрос. Если бы заказ достался первому министру Хабилунке, это означало бы усиление его позиций, а этого императору Теофану в данный момент не хотелось. Он чувствовал себя старым и слабым и знал, что Хабилунка обманывает его. Если отдать Хабилунке заказ, то другие придворные могут перестать доносить на Хабилунку, испугавшись его всесилия.

Если бы заказ достался министру финансов, то все увидели бы в этом признак скорой отставки первого министра, и это внесло бы недолжную смуту. Император Теофан не любил недолжных смут. Он всегда считал, что вред от преступления, совершенного чиновником, гораздо меньше вреда от скандала, сопровождающего наказание преступника.