Нелюдь

– Уходим в гипер сразу, как пристыкуемся, – сказал Трастамара. Включил наручный комм, который уже вышел на прямую связь с фрегатом, и повторил, поднося руку ко рту:

– План «соло». Повторяю: план «соло».

Эйрик мягко ткнулся носом в стыковочную шахту, и снял с головы шлем.

Мир из двадцатишестимерного стал трехмерным. Он был как генератор, в котором вырубили ток.

«Господи боже мой, если они не дадут мне летать, я покончу с собой. Нет, не покончу – я просто сдохну без космоса, как пес без пищи. А они никогда не дадут мне летать. Я выбрал не ту сторону».

Он попытался подняться и обнаружил, что не помнит, как пользоваться руками. Чеслав осторожно подхватил его под локоть. Диафрагма люка разошлась, в нее вплыл спецназовец в «хамелеоне».

– Пошли, – сказал Чеслав.

Ван Эрлик чувствовал себя так, словно его разбил инсульт.

– Погоди…

– Эйрик, нам надо спешить. Пошли.

Он дал себя увести: с одной стороны его поддерживал Чеслав, с другой – спецназовец. Он равнодушно отметил, как волокут в люк Нина Ашари.

Мир был грязен и мелок, – так бывает, когда смотришь дешевый видеодатчик, черно-белый, со скоростью записи два кадра в секунду. В таком мире невозможно было жить.

Он оттолкнулся, вплыл на стыковочную палубу «Астарты» и тут же рухнул на пол от гравитации, и он был так ошарашен этим тусклым миром, что сначала даже не понял, почему один из десантников на палубе, выступив навстречу, махнул рукой.

Ван Эрлик сидел на железной плите и тщетно пытался понять, что это за тусклая пленка обвила его руки и ноги. Потом краски стали чуть ярче, пленка засеребрилась, и ван Эрлик понял, что на него накинули нейросеть.

Станис Трастамара стоял перед ним, расставив ноги, и станнер в его руках был нацелен в голову ван Эрлика.

– Это почему? – спросил ван Эрлик.

– Это потому, – ответил Трастамара, – что этот корабль создан с применением харитской технологии. Или, точнее, харитской биологии. И он был неактивен, когда Чеслав сел за пульт. Чеслав не смог им управлять. Ни один человек не смог бы им управлять.

– Я человек, – сказал Эйрик. Палуба качалась под ним, словно они шли по воде, а не по космосу. Глаза его начали привыкать к миру: три измерения снова становились – много.

– Нет.

Ван Эрлик поднял взгляд, обиженный, как у ребенка. Чеслав ошеломленно шагнул к нему, – взмах руки преградил ему дорогу.

– Ни с места, Че. Он получил тысячу триста бэр и через три дня был на ногах. Он все понимает. И я тоже.

Только тут до Эйрика дошло, что Трастамара имеет в виду. Ван Эрлик расхохотался.

– Это бред. Севир бы мне сказал… Или Ашари…

Что-то шевельнулось рядом, и ван Эрлик, скосив глаза, увидел Нина Ашари. Он уже пришел в сознание, и теперь стоял, между двумя десантниками, в запачанной одежде и со скованными сзади руками. Лицо его искривилось от мстительного презрения.

– Я хотел сказать, – проговорил Ашари, – но Севир запретил. Он сказал, что твой выбор не должен быть продиктован соображениями биологической принадлежности.

– Что?!

– Эйрик ван Эрлик, – хрипло сказал Ашари, – сын Стивена ван Эрлика, погиб пятнадцать лет назад, в орбитальном бою с эсминцем «Ортос». Его корабль упал на Харит. Экипаж погиб. Эйрик ван Эрлик умер, не приходя в сознание, спустя десять часов после падения.

– Ага. А я – робот?

– Хариты не делали машин.

Краем глаза Эйрик заметил, как побледнел Чеслав.

– Ах ты тварь! – заорал Эйрик, вскакивая на ноги и замахиваясь, чтобы врезать по окровавленной харе подлеца.

Он не вскочил. Он полетел.

Парящие в воздухе камеры бесстрастно зафиксировали, как тело его взметнулось в воздух, легко, как будто в шлюзе не было гравитации, и как импульсы нейросети, способные сначала покалечить, а потом – убить, несколько секунд не причиняли ему ни малейшего вреда.

Трастамара выстрелил в него в упор из станнера, раз и другой. Лицо Чеслава было совершенно белым. «Я все-таки научился летать», – было последней мыслью Эйрика перед тем, как ослепительная вспышка вырубила его, как плату, выдернутую из разъема.

* * *

Он пришел в себя спустя несколько часов. Он лежал, распятый на операционном столе. Тихо жужжали датчики, сканирующие комнату на объем и движение.

Станис Трастамара и его сын стояли рядом, и Эйрик снова глядел в немигающие фиолетовые глаза праправнука Живоглота.

– Ты подозревал, в чем дело, – спросил ван Эрлик, – раз поручил задание человеку родом с Харита?

– Не называй себя человеком, Эйрик.

Отпираться было бесполезно. Теперь – после пробуждения и после полета, – это было б смешно.

– Это… – сказал Эйрик, – это… как если бы барра… воспитали люди. Этот барр ел бы, как люди, разговаривал, как люди, и думал как люди. Ты знаешь, что барр, воспитанный людьми, ведет себя как человек? Если воспитать его на Барре, то чтобы он подчинялся людям, его надо искалечить; но если барра воспитать в человеческой семье, он будет вести себя как человек. А если человека воспитают барры, он будет вести себя как барр. Разум не следует биологии. Он следует воспитанию. Я просто человек с другой биологией. И я никогда о ней не знал.

Лицо Трастамары было белей его платиновых волос.